После чего незамедлительно бабахнулась в обморок.
– Я те говорил. – Наставительно заметил Лесовик. – Время ещё маненько есть.
Тем временем вдруг налетел ветер, и не просто – ветер, а целый ветрища, и ветрищей этим вынесло к опушке здоровенного мужичину на изможденном худом коняге.
– Здорово, братан Лесовик! – Ветер обернулся весёлого вида дедком в развевающихся просторных одёжках. – Вот, пригнал тебе женишка для Марфутки, прошу принять, каков есть: наследный царевич Дундарии, ихнее Высочество, Князь Великий Емельян Ярополкович!
– Здоров и ты, братец, Ветродуйка-Степна-Душа. – Прогудел Лесовик. – Успел к сроку! Ильюха уже своё дело сделал. Емелька-Царевич теперь должон далее свою роль исполнить.
Но тут случилось непредвиденное.
Царевич с коняги слез неторопливо, мешок седельный снял, да и, на траву пристроив, тут же прилёг, имея недвусмысленное намерение спать-почивать без просыпу, самое малое – лет сто, если, конечно, судить по решительности действий и зевкам, действия эти сопровождающим.
– Чёй-то он у тебя какой-то малохольный. – Заметил Лесовик.
– Устал чуток. – Отвечал Ветродуй. – Ну, да сие мелочи! Счас Марфута его разом вразумит. Смотри, вон она в себя пришла, подымается, вся исполнена великой жажды большой и светлой любви…
Марфута уже встала во весь свой рост, и шарила по опушке глазами в поисках жениха долгожданного, её чмокнувшего.
На Илью она не обратила никакого внимания, хотя на мгновение короткое глазами его выцепила с точностью.
А вот на Емельяна-Царевича среагировала зело сильно.
– Прынц! – Взревела Марфута, и кинулась со всего росту на спящего. – Мой! Суженый! Поцеловавший! А-а-а-а!
Емельян от рёва и падения на него чего-то или кого-то, этот рёв издающего, тут же про сон забыл напрочь.
Вскочил, прям с Марфутою вместе, на нём висящей, и, дико вращая глазами, замер в полной неподвижности.
– Идёмте. – Опять снизил голос до шёпотка Лесовик. – Сами разберутся.
– Твоя правда, братец. – Отвечал Ветродуй. – В любовных объясненьях чужие уши – одна помеха.
Илью подхватили под руки, и через мгновение он уже стоял в самой гуще Леса, хотя и на всё той же, им бабулечкой пререкомендованной, тропе правой.