– Мишель, умру, но сделаю для тебя все. Ты напишешь прекрасную статью. Ты напишешь очень умную статью. Ее будут все читать и плакать. И мы тоже.
– Это «Смерть Марата»? – Мишель остановилась перед картиной.
Они втроем стояли перед картиной, как на какой-нибудь выставке, и совсем по чуть-чуть пили очень красное вино. Очень красное вино в граненых стаканах переливалось разными оттенками не только красного и было очень живописным… Двое мужчин с разных сторон любовались красивой Мишель. И она очень хорошо представляла себе эту мизансцену: она с интересом рассматривает недописанный холст, а на нее с восторгом смотрят двое мужчин и только ждут повода, чтоб, соблюдая очередность, сказать о ее красоте. Хотя она точно знала, что при близком рассмотрении ее первоначальные комплименты употреблялись уже не так часто, поэтому, чтоб вернуть их, она отходила в сторону и делала один или два оборота… Ее прекрасная фигура тридцатипятилетней женщины и ее какая-то наивная улыбка заставляли улыбаться в ответ и разводить в стороны руки: «Да как же, Мишель, ты прекрасна!»
– Да. Бедный Марат. Сын врача. Больной человек, во время лечебной процедуры… Может, ему и так оставалось недолго пожить на этом свете… И он, наверное, хотел в этой своей ванне оказаться на поляне среди полевых цветов и в тени одинокого, большого, крепкого дерева, дерева-защитника. И перед ним стопа чистых листов бумаги и большая бутылка, полная чернил… И рядом ни одного человека.
– Ты хочешь написать рядом убийцу?
– Хотел… Хотел написать ее обнаженной… Сначала не мог найти подходящую натурщицу…
Говорят, что она была красивая. Да ведь такого не может быть! С первой «этой» ее мыслью ее красивое лицо превращается в маску, за которой обязательно злое лицо старухи.
– У тебя на картине Марат умер уже давно – это почти мумия. Получается очень интересная картина… Это какое-то предостережение нам, перед тем как наполнить ванну теплой водой и расслабиться в ней в ароматах розовых лепестков? И почему на картине столько много ножей? Я поняла: зритель может выбрать любой… Ха-ха-ха! Нет-нет, я очень близко стою к картине, я отойду на два шага. Я поняла: Марат умер давно, он уже не цепляет тебя своею протянутой рукой с мольбою: «Спаси»… А иначе ты не смог бы пройти мимо картины… А теперь ты говоришь ему: «Извини, Марат, прошло уже очень много времени. Ты уже давно повержен кухонным ножом. И уже очень много людей оплакивали и продолжают оплакивать тебя».