Одинокими бессонными ночами Софья делилась эмоциями с дневником, писала стихи (боже, какая глупость – накручивать себя романтическими ритмами) и письма, которые некуда было отправить, мечтала и грезила.
Послания от Дениса приходили регулярно: сначала каждый день, позже – раз в неделю. В них было столько тоски и боли, эротизма и чувственности, сладострастия и соблазнов, что сердце разлеталось на мелкие кусочки как хрупкая хрустальная посуда. Сладкая истома терзала возбуждённую плоть, наполняя окружающее пространство и её саму чем-то воздушным, горячим, лёгким, отчего вкусно кружилась голова, потрясающе чувственно пульсировало и таяло между ног.
Софья собрала волю в кулак, дала себе слово, что забудет, поскольку этот плод недосягаем и горек, сожгла дневники и свои письма, но оставила его весточки, притворно убедив себя, что нельзя распоряжаться чужими чувствами.
Оказалось, что закатать в асфальт забвения живой росток совсем непросто: душа или некий неизвестный орган, хоть и был ампутирован, болел.
Софья осунулась, исхудала, перестала читать письма Дениса.
В апреле он неожиданно приехал: возмужавший, румяный, весёлый. Женщина пыталась отрезать его как сухую ветвь, но увидела и поняла, что бессильна убить живое.
– Здравствуй, любимая, – воскликнул мальчишка и обнял, но не как мать – чувственно, нежно, отчего сердечко её затрепетало, выпрыгнуло наружу, породило в теле живую пульсацию, вызвало поток слёз.
– Что же ты плачешь, родная, я приехал. Мне исполнилось восемнадцать, меня теперь можно сколько угодно любить. Ты рада?
Софья не понимала, что делать. Она была в отчаянии.
Денис начал выкладывать на стол снедь, завалил деликатесами весь стол.
– Сегодня наш день, Софочка, ты ведь меня не прогонишь?
В этот вечер они не пошли гулять: столько всего нужно было рассказать друг другу, столько передать прикосновениями и поцелуями.
Три дня Денис пробыл с любимой. Три дня.
После школьных экзаменов и выпускного вечера Дениса забрали в армию. Война. Потом он подписал контракт, участвовал в боевых действиях за границей, раненый попал в плен.
По возвращении на родину его обвинили в измене, шпионаже, позже обнаружили ошибочность улик, реабилитировали.
Теперь ему было двадцать восемь лет, как когда-то Софье. Значит ей теперь тридцать девять.
Люди стареют неодинаково: есть те, кто в пятьдесят выглядит на тридцать, другие в тридцать – на пятьдесят. Денис не мог представить любимую иначе, чем в тот год, не знал, ждёт или нет, обрадуется или прогонит: ведь она ничего о нём не знала.