Тринадцать подростков-заговорщиков решили изменить мир по-своему, по-детски, то есть по-честному. Своим девизом они взяли знаменитые слова Вениамина Каверина: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Судьба не баловала этих молодых людей. О каждом из них в отдельности можно написать не то, что главу – книгу.
Ребята изложили основные принципы организации в Уставе.
Быть честным и непримиримым ко всякого рода проявлениям лжи.
Быть порядочным. Соблюдать этику поведения по отношению друг к другу.
И еще восемнадцать пунктов и подпунктов. Со временем Устав доработается, отшлифуется, станет мудрее. Придумали слова присяги, музыку и гимн, название организации.
Как-то вечером уставший Вовка Измайлов сидел молча у костра и не реагировал на шутки друзей. Борька пробовал картошку – нет, рановато, нужно еще подождать. Влад решил почудить: взял несколько угольков и подложил под Борькину руку. Тот не заметил этого, оперся на угли.
– Дьявольщина. Какой сукин сын подложил?
Все засмеялись.
– Ой, подуйте, мальчику больно, – говорил Влад.
– Сам попробуй, – огрызнулся Борис.
– Легко. – Влад взял в ладонь раскаленные угли, держал их минуты две.
– Не надоело? – устало спросил Вовка. – Сила есть – ума не надо. Если так много выдержки – съезди завтра за меня в город, а я пока огород дополю.
– Зачем? – спросила Рита.
– Опять сволочи сказали: «Завтра приезжай. Посмотрим», – Вовка переломил палку, бросил ее в костер. – Так бы и съездил кому-нибудь по роже. Ей богу, можно было бы, ушел на войну к чертям собачьим.
– А мать с девчонками? – спросила Рита.
– Я же сказал, если было бы можно, – ответил Вовка.
– Если было бы можно, я тех троих голыми руками задушила, – сказала Наташа в нависшей тишине.
– У нас нет этих «если». Приходится терпеть, – заметил Ритус.
– Ага, терпеть, – вспылила Наташа. – Как в Освенциме. Люди терпели и молча шли в газовые камеры, чтобы умереть…
– Мы не в Эсвенциме, – Ритус непроизвольно оговорился.
– Освенцим, Эсвенцим… – размышлял вслух Вовка.
– Эсвенцим… можно придумать какую-нибудь аббревиатуру, – уловил его мысль Ритус.
– И с какого перепуга? – спросил Воробей.
– Все мы тут сидим, сведенные воедино волею судьбы. Одной на всех такой огромной. Разбредись поодиночке, захочется в петлю сунуться, под поезд прыгнуть, на войну уйти. Да, мы не в Освенциме, но наша жизнь чем-то, быть может, ее напоминает.