При прочтении у читателя возникнет закономерный вопрос, а что она всегда психопатично вела себя? У меня были детские наблюдения, дающие основания полагать, что не всегда. Один раз мама пришла забрать меня пораньше, во время тихого часа. Екатерина Григорьевна была добра как никогда, называла маму по имени, что очень располагало к себе, рассказывала, как все замечательно в саду и группе, как ей нравится ее работа и как она любит детей. Я спросил у мамы, могу ли я забрать понравившуюся игрушку, на что Екатерина Григорьевна, не дожидаясь реакции мамы выпалила: «Конечно, бери!» Честное слово, у меня был разрыв шаблона, я полагал, что ее подменили, что не может человек одновременно нас всех ненавидеть и проявлять такую безграничную доброту. О характерном для таких абьюзеров двуличии, я, разумеется, не знал, и даже не догадывался.
Хотя, детские наблюдения о том, что люди бывают с двойным дном, отчетливо засели в моей памяти. В последний день в родном детском саду был выпускной утренник, Екатерина Григорьевна, сидела на детском стульчике среди нас, как назло, прямо рядом со мной. В процессе чтения стихов и благодарственных речей я заметил, что у нее льются слезы прямо градом. Она даже попросила у меня носовой платок, который мне мама бережливо положила в кармашек. Я отчетливо помню, что тогда ни разу не поверил ее слезам, мне показалось, что все наиграно, и, по счастью, этот адский утренник закончится, и я ее больше никогда не увижу. Надо ли пояснять, что носовой платок так и не вернулся обратно, хоть и я и пожаловался маме, которая не стала этот вопрос поднимать.
Екатерина Григорьевна – это несчастный человек, одинокий, неустроенный в жизни, воспитывающий в одиночестве сына, из которого толком ничего не получилось. Позднее я узнал, что Саша стал злоупотреблять спиртным, с трудом окончил 9 классов и стал зарабатывать на жизнь, копая могилы на кладбище, тут же пропивая свои более чем скромные доходы. Наверное, корни ее оскотинивания находятся в этой плоскости, что, разумеется, не оправдывает ее жестокости по отношению к детям, которые не в состоянии ответить и даже толком пожаловаться родителям. Я не знаю откуда, но в моем сознании было отчетливое понимание того, что воспитатель всегда прав, даже когда бьет по копчику деревянной тапкой и обзываясь обидными словами. Только спустя годы, уже учась в школе, я смог рассказать маме, как со мной и всеми нами обращалась Екатерина Григорьевна. Мама только спросила с горьким сожалением: «Почему ты мне об этом не сказал раньше?»