– Не «Танька», а «Таня»! – поправляет мама.
– Пусть Наташка идет! Я долго буду одеваться!
– Наташка!!
– Ладно, сам схожу за харчами. Вас, девок, ждать – с голоду помрешь.
И идет надевать рубашку.
Мясорубка скрипит, чмокает, как нагруженная телега, меля куски говядины и свиного сала с луком и чесноком.
– Отец сам посолит. На глаз, – мама, поджав от усердия губы, быстро перемешивает фарш руками.
Я жадно вдыхаю в себя запах мяса и лука.
Моя воля – ела б фарш ложкой с хлебом. Я почти утыкаюсь в тарелку носом.
– Перестань.
Раздается дверной звонок. Папа звонит, как бьют в колокола, – радостно, залпом. Это повелось еще со времен полигонов: папа ездил на стрельбища и, когда возвращался, для оповещения применял свой «фирменный», как говорит мама, стук или звон. Я иду открывать и забираю пакет с мукой.
А потом солят и перчат фарш. Слегка выпятив живот, папа бросает в тарелку щепоть за щепотью. В его точном жесте есть что-то от благословения. При этом всегда помалкивают – боимся пересола.
– Девки, сначала – перекур!
В детской комнате на полу лежит острый клинок солнца. Сестра сидит за столом и делает вид, что возится с уроками, а я ложусь на кровать с книгой. Нам, старшеклассницам, говорить почему-то не о чем, а мне как старшей особенно.
Тут в самое острие клинка, из-за шифоньера, заслоняющего дверь, крадется папа. Сначала появляется его голова, а потом и он сам. В глазах бегают веселые огоньки – значит, началась игра! К нам крадется хитрый лис, и мы, глупые куры, вот-вот начнем кудахтать и сжиматься, боясь папиной щекотки. Но мы с Наташкой держим паузу, с трудом пряча улыбки.
Папа стоит у стола и вдруг, почему-то забыв, что он хитрый лис, начинает бить чечетку, пока с ног не слетают тапки.
– Чё гузки прижали? А, девки?
– Я щекотки боюсь, – не выдержав, шепчет сестра, почти не разжимая губ. Ей становится совсем смешно.
– Щ-щикотки! – папа поворачивается к ней, растопырив руки.
– Нет, ще-котки. А-а, только не щекоти!
– А чё делаешь-то? – папа заглядывает в Наташкины «уроки». – Журналы опять разрисовываешь? Изукрашиваешь, значит?
Сестра закрывает рукой лица манекенщиц из старой «Крестьянки».
– А ты чё делаешь? – это уже ко мне. – «Гаргантюа и Пантагрюэль»? В школе задавали? Нет? Чита-ал. Ну и книжка!
– Ага, сам прочел оба тома – залпом.
Я смеюсь, вспомнив, как папа читал Рабле.