В час вечерний понесли в мертвецкую Странника;
Дух смольный витал; шёпоты красных платанов;
Взмахи галок сумрачно-тёмные; заступала стража на площади;
Солнце гасло скрываясь под простынёй исчернённой; неизбывно
Проживается в памяти этот вечер минувший.
В комнате рядом мелодия Шуберта льется: сестра исполняет сонату.
Бестревожно тонет улыбка её в обветшалом колодце,
Голубовато мерцающем в сумерках. О, как древен наш род!
Чей-то шепот в саду ещё не затих; кто-то оставил небесную твердь эту чёрную.
На комоде яблоки пахнут – дух ароматный разносится. Теплит бабушка свечку – горит золотая.
О, как осень печально нежна. С замираньем звенит наша поступь в стареющем парке
Под сенью деревьев высоких. Гиацинтовый лик полумрака как он строго взирает на нас.
Стопы твои ласкает родник голубой, алый покой твоих уст таинственно дышит,
Дремлет в них сумрак листвы, темное злато увядших подсолнухов.
Веки твои хмелея от мака, на челе моём грезят украдкой.
Нежный звон колокольный сердце до боли пронзает. Облаком синим
Лик твой нисходит осеняя меня в полумраке.
Песня звучит под гитару в далёком-далёком трактире,
Там где кусты бузины одичалые, день ноября из давнишнего прошлого,
Ступанье доверчивое по лестнице меркнущей, вид побуревших от времени бревен,
Окно нараспашку, в котором лишь сладость надежды осталась навеки —
Несказанно всё это, о Боже, отчего до глубин потрясенный, встаешь на колени.
О, эта ночь омрачённая. Пламя пурпурное
На моих угасает устах. Тишине отдаваясь, смолкает
Гармония струн одиноких в душе до краёв растревоженной.
Так смелей опьяняй эту голову хмелем – пусть катится в сточную яму.