О, чёрный ангел, что неслышно из чрева дерева вышел
В пору вечернюю, когда мы невинными были как дети
На краю родника голубого.
Отдохновенным было наше ступание, глаза округлённы в бурой остылости осени,
О, пурпурная сладостность звёзд.
Но Иной с Монашьей горы по уступам сошёл каменистым
С лазурной улыбкой на лике и в коконе странном
Наитишайшего детства он опочил;
И остался в саду облик Друга серебряный,
Из листвы потаенно внимающий или из древности камня.
О смерти запела душа, о зелёном гниении плоти
И лес зашумел,
И страстной жалоба лани была.
Неумолчно с высот колоколен темнеющих звали лазурные звоны вечери.
И час наступил, и увидел Иной на солнце пурпуровом тени,
Тени гниенья на голых ветвях.
И когда чёрный дрозд у ограды померкшей в тот вечер запел,
В келью призрак неслышно вошёл – Опочившего в юности.
О, эта кровь, что исходит горлом Поющего,
Цветок голубой; о жгучие слёзы,
Пролитые в Ночь.
Облако в злате сиянья – и время. В одиноком затворе
Ты всё чаще теперь ожидаешь Усопшего в гости,
По водам реки зеленеющей в задушевной беседе нисходишь под вязами.
* > Монашья гора – гора в Зальцбурге