Вспоминая подслушанные разговоры, я могу сказать, что у крестьян на генетическом уровне был великий страх перед властью: поможет ли – неизвестно, а сгноит запросто. И уважительность до подобострастия («барская избушка» – название места возле реки, где когда-то какой-то богатый приезжал на охоту и рыбалку, сохранилось до сих пор). Один милиционер на территории волости в диаметре 15 км в советское время управлялся с населением 15 деревень (около 5 тыс. чел.).
Что касается взаимоотношений богатых и бедных крестьян, так называемой «классовой борьбы», красочно, для разжигания страстей, описанной политиками и советской литературой, то о ней будет особый разговор. Личные мои впечатления относятся к периоду колхозной деревни. Расслоение как естественный, вечный процесс в жизни людей на богатых и бедных продолжалось и в эту пору, только обогащение было невысоким, а обнищание – беспредельным. Так вот, ненависти, борьбы и драк с мотивировкой «бедные против богатых» или наоборот я не замечал. Все было на уровне обычных человеческих отношений: зависть, пренебрежение, настороженность («не обокрали бы») и т. д. Да и богатыми-то становились не за счет воровства и эксплуатации, а сами работали и годами накапливали хоть что-то. Была в основном скрытая, как в любом обществе, зависть, с одной стороны, и пренебрежение, с другой. Не более. Потому что бедные не могли прожить без зажиточных, свести концы с концами, всегда занимали семена ли, хлеб ли, деньги ли у них. Иначе они пропали бы. Надо только было уезжать, убегать бы из колхоза, из деревни, а убежать было невозможно без паспорта.
Из-за всеобщей бедности не замечалось какой-либо особой остроты во взаимоотношениях родственников репрессированных и тех, кто был «передовым классом» деревни. Всеобщая небывалая бедность, беспросветная беда утихомирила страсти. Как жили рядом, так соседями и остались. Отгремела буря, и все вернулось в привычное мирное русло. Дома репрессированных использовались в основном только для общественных нужд колхоза (медпункт, контора и т. д.) или стояли нетронутыми памятниками. Некоторые стоят до сих пор, и никто в них не живет.
Помню, во время и после войны до 50-х годов шли вереницы нищих (в основном старух, женщин-вдов с детьми) из безлесного Пижанского района (это, где "чернозем"). Они благодарили за любой кусочек хлеба или картошки. Да и мы-то мало чем отличались от них. Они ночевали вместе с нами в наших избах. Нашу деревню спасал лес, река и луга с озерами. Лесные дары (грибы, жёлуди, ягоды), дикий лук с лугов и рыба. А пойменные луга стабильно давали корм для скота. Поэтому наши деревенские не ходили собирать милостыню. (Лишь одна вдова, к стыду моему, наша родственница умудрялась. Причина – клиника).