Человек на койке зашевелился и повернул голову в сторону двери. Видно было, что ему это далось с трудом. Рядом с койкой белела капельница.
– Порошин. Двадцать четыре. Сижу три с половиной.
Голос его хрипел. Что-то внутри него булькнуло.
Лопырев сел на стул, развернувшись телом к кровати больного. Доверия всегда больше, когда собеседник хотя бы вполовину на твоем уровне.
– Скажи мне, Порошин, какой черт тебя дернул вывалиться из строя? Ты же знал, что тебя ждет.
Порошин молчал. Было слышно только его тяжелое дыхание.
– Отвечать!
– Вы там были, начальник. Я не совру. Я услышал… крик. Узнал голос. Почувствовал даже. Это… Я просто не мог.
– Кто там был?
– Сынишка мой.
– Как он тут оказался?
– Я не знаю. Я не успел спросить, накинулись.
– Сколько ему лет?
– Шесть, начальник. В октябре будет семь.
– Зовут?
– Владька. Владислав, тоже Порошин. Вы… нашли его?
– Найдем. Куда он мог пойти? Он знаком с этими местами?
– Я не знаю. Когда я… ушел, он еще был малех совсем. А потом… Я не знаю. Не понимаю, как он мог добраться досюда. Тут ему опасно.
– Наше это дело. Надо было раньше о нем думать. Где его мать?
– Ее нет. Умерла… четыре года как… или около того. Он остался один совсем, после того, как я ушел… Но его приютила двоюродная тетка, она не хотела отдавать его в приютский дом. Точнее, не совсем так. Она хотела льготу. А мне так покойнее. Хоть и чекалдыкнутая она. Но ведь родня, зла ему не причинит. А ко мне она его не возила. Писала всего однажды, мне в ответ, пару строк, что они живы-здоровы, и что малой увлекся рыбалкой. И там же затребовала, чтоб я больше не писал. А мне большего и не надо, и то хорошо, что с ним все хорошо. Дурным влиянием меня обозвала. Гнилым отребьем еще. И еще много чего там приписала. И еще, что не свидимся мы с ним в этой жизни. Это я и сам знаю. Еще тогда смирился, когда первый приговор озвучили. Потом, правда, заменили и снова эта кровоточащая надежда появилась. А ведь я ему лично же никогда не сделал ничего дурного. Наговорили ему там, наверное, про меня, и навешали ярлыков почем зря. За что вот она так? Он же мал совсем, он верит в чудеса, и наверняка надеется, что папка вернется и все будет хорошо.
– Не с кем ему там в чудеса то верить, с его-то жизнью…
– И вы туда же, начальник. Я, поверьте, сам себя уже тут осудил так, что мне чужих-то осуждений уже и некуда засунуть. Нет им места во мне, словно водой стекают. Да и не нужно оно никому… Можно вас попросить, начальник?