, квартиру в Некрасовке, где живёт лучшая пара Москвы, Большую Никитскую улицу и её переулки, тысячу раз исхоженный маршрут Большая Никитская-Малая Бронная-Патриаршие пруды-Садовая-Кудринская, квартиру на Щербаковской, кварталы от Китай-Города до Чистых прудов, московское Садовое кольцо, Патриарший мост, остров Балчуг, Берсеневскую набережную, Садовническую набережную… Боже, как я без всего этого проживу?! Грёбанный Лос-Анджелес, я видел тебя днём, я видел тебя ночью, тебе никогда, никогда не быть красивее, веселее, роднее Москвы, моей величественной столицы, рассыпавшей бриллианты улиц вдоль семи холмов. И всё-таки я раскололся на миллионы раздробленных частиц, отталкивающих друг друга. Я хочу тебя, Америка, точно так же, как я хочу тебя, Москва, как я хочу тебя, Париж, как я хочу тебя, Барселона, как я хочу тебя, Вальпараисо, как я хочу тебя, Парамарибо. Все города в одном большом, не имеющем границ, мегаполисе в моей раздувшейся, как жаба, голове. Это всё поедает меня изнутри.
В Лос-Анджелесе шесть утра, а я все ещё не заснул. Биологические часы сломались, секундная стрелка вылетела из внутривенного циферблата, цифры поменялись местами, калифорнийская ночь и московское утро смешались в одно большое безвременье, ничего не понятно. Голова ещё больше распухла, отскочила от шеи и покатилась в ванную. В 12:35 мой автобус отправляется в Окленд, у меня есть шесть часов, чтобы собраться, позавтракать, вызвать такси и доехать до автобусной остановки в Даунтауне. Шесть часов – это слишком много. Это невыносимо долго. Я достаю голову из ванной, привинчиваю к шее, заползаю обратно в постель – и вырубаюсь.
В девять утра я проснулся. Три идиотских часа снилось ровным счётом ничего. Меня разбудил встроенный в голову будильник, индикатор ответственности за подготовку к дороге, бомба замедленного действия, электрошокер воспалённого мозга. Оставшейся со вчерашнего вечера тако несъедобен, как мозги осьминога – меня сейчас стошнит. Нужно срочно раздобыть завтрак и купить воду. В мотеле есть кухня и шведский стол. Я набрасываюсь на еду с решительностью великого чревоугодника. Наливаю кофе, насыпаю в миску кукурузные хлопья и заливаю их молоком, делаю сэндвичи и сажусь за стол. Листаю «The Los Angeles Times». За соседним столиком сидят пожилые голуби. За другим – чернокожая семья. Всем насрать на меня. И слава Богу.