– Это все, что Мод ему позволила.
– Целая жизнь без матери, – сказала она.
Она встала.
– И без отца.
Она снова опустилась на колени.
– Вы подозревали, что он приглядывает за вами? – спросил Поль.
Она не ответила.
– Вы сердитесь, – сказал он.
– А вы бы не рассердились? – пробормотала она, яростным жестом указывая на фотографии, уязвленная тем, что у нее голос дрожит.
И снова она ощутила себя затерянной между двумя пластами восприятия. Посмотрела на рыжую девочку в саду с лилиями, гнев еще усилился, а затем внезапно преобразился. В детстве ее посещало это предчувствие будущей насыщенной жизни, которую называют счастьем; затем пустота поглотила все, вплоть до воспоминания. Сейчас это воспоминание возникало перед ней, словно чаша, полная чудесных плодов; она вдыхала аромат спелых персиков, слышала гудение насекомых, ощущала, как источает истому время; где-то звучала мелодия – на лужайке, которую называют сердцем или центром, – и она отдалась уносящей туда волне этого ставшего текучим мира. Жизнь была соткана из серебряных нитей, вьющихся среди диких трав сада, – и она пошла за одной из них, самой сверкающей и яркой, и на этот раз нить растянулась очень далеко, продолжаясь до бесконечности.
– Гнев никогда не замыкается в одиночестве, – сказал Поль.
Она вырвалась из своего безмолвного транса. С беззвучным грохотом дуги круга снова сошлись, и напрасно она пыталась удержать прекрасные плоды, как делают, пробуждаясь ото сна.
– По словам Сайоко, шофер рассказал, что в серебряном павильоне я встретила ками, – сказала она. – Какого-то bad kami.
Он сел рядом с ней.
– Я там никого не видела, только обменялась парой слов с английской туристкой.
– У Сайоко и Канто свои очень своеобразные представления о духах, – сказал он, – я не уверен, что их классификация может считаться общепринятой.
– Англичанка сказала, что если человек не готов страдать, то не готов и жить.
Он рассмеялся коротким смешком, который не был адресован ей.
– Страдание ничего не дает, – заметила она. – Абсолютно ничего.
– Но оно есть, – возразил он. – И что нам с ним делать?
– Значит, мы должны принимать его только потому, что оно есть?
– Принимать? – повторил он. – Не думаю. Но это вопрос точки замерзания. Чуть выше элемент еще жидкость. Чуть ниже, и он твердеет, становясь пленником самого себя.