– Поглядите-ка! – рявкнул Роб, перекрикивая невообразимый гомон вокруг. – Вон старуха с Гербертом. Правее, правее, посреди вон той кучки!
Мне все овцы казались одинаковыми, но Роб, как и всякий пастух, различал их без малейшего труда и тотчас узнал эту парочку.
Были они у дальнего края выгона, и мы оттеснили их в угол: мне хотелось рассмотреть их получше. Овца при нашем приближении грозно топнула ногой, оберегая своего ягненка, и Герберт, уже сбросивший мохнатую курточку, прижался к боку приемной матери. Я обнаружил, что он заметно растолстел.
– Ну уж теперь вы его замухрышкой не назовете, Роб!
Фермер засмеялся:
– Да где там! Мошна у старухи прямо коровья, и все достается Герберту. Повезло малышу, одно слово, да и ей он жизнь спас. Не вытянула бы, если бы не он, это уж верно.
Я обвел взглядом сотни бродящих по выгону овец, загоны, в которых стоял оглушительный шум, и обернулся к фермеру.
– Боюсь, я что-то зачастил к вам, Роб. Ну будем надеяться, что теперь вы меня долго не увидите.
– Пожалуй, что и так. Дело-то к концу идет. Чертово время – окот, верно я говорю?
– Да, лучше слова не подберешь. Ну мне пора, не буду вам мешать.
Я повернулся и зашагал вниз по склону. Рукава царапали раздраженную, воспаленную кожу, а вечно бегущий по траве ветер хлестал меня по щекам. У калитки я остановился и посмотрел назад, на широкую панораму холмов, на полоски и пятна еще не сошедшего снега, на летящие по небу серые тучи в разводьях сияющей голубизны. Вдруг луга, ограды, рощи залило такое яркое солнце, что я даже зажмурился. И тут до меня донеслись отзвуки бурной мелодии, в которой низкие басы сплетались с пронзительными фальцетами, требовательные и тревожные, сердитые и полные любви.
Голоса овечьего стада, голоса весны.
Глухое ворчание, зарождавшееся где-то в самых недрах грудной клетки, зарокотало в моем стетоскопе, и я внезапно с пугающей ясностью осознал, что такого огромного пса мне еще видеть не доводилось. Да, насколько я мог судить по моему довольно бедному опыту, ирландские волкодавы, бесспорно, были выше, а бульмастифы, пожалуй, шире в плечах, но по общим габаритам пальма первенства, несомненно, принадлежала этому устрашающему колоссу по кличке Кланси.
Самая подходящая кличка для собаки ирландца, а Джо Муллиген был ирландцем до мозга костей, хотя и прожил в Йоркшире не один десяток лет. Джо привел Кланси на дневной прием, и, увидев, как косматый пес бредет, заполняя собой коридор, я припомнил, с каким солидным благодушием он сносил веселую назойливость собак помельче, когда мы встречались на лугах вокруг Дарроуби. Ну на редкость смирный, дружелюбный пес!