Элина немного успокоилась. Поддержка пришла оттуда, откуда она вовсе не ждала. Шпион оказался человечным, отзывчивым и мудрым. Ей было стыдно, что она так плохо думала об этом симпатичном человеке, который, должно быть, из скромности никогда раньше не вел себя с ней так естественно и понимающе, как в тот день. Теперь каждый день после королевского завтрака он участливо спрашивал ее, как продвигаются ее переговоры с мужем и жаловался на его несговорчивый характер, от которого он тоже постоянно страдал. Она ждала этих разговоров с нетерпением и делилась с ним не только последними известиями о сыне, но и воспоминаниями детства. Шпион отвечал ей тем же, а также намеками на то, что он старается убедить короля быть добрее к ней и сыну. Ей казалось, что они вот-вот смогут уговорить Томана, и была уверена, что в этой борьбе нашла настоящего друга.
Именно из-за того, что она расслабилась, удар обрушился на нее неожиданно. В одно прекрасное утро за мальчиком пришли двое солдат и велели ему попрощаться с матерью. Элина не верила своим ушам, велела солдатам ждать и бросилась к королю. Рыдая, она потребовала объяснений.
– Да что тут объяснять, – гневно отбивался от нее Томан. – Так было всегда, так положено, не бывает иначе в моей семье.
– Но Шпион говорил мне, что ты обещал подумать, – выпалила Элина важнейший из своих аргументов.
– Шпион? При чем здесь Шпион? Он считает тебя не более чем дурой и сам же мне говорил вот только вчера, что ты отстанешь со своими глупостями, если я на тебя поднажму.
Элина оторопела. То, что говорил Томан, казалось почти нереальным. Она без сил опустилась на стул. Видимо, что-то так сильно изменилось в ее лице, что это испугало даже старого и упрямого воина.
– Ты отстанешь от меня, если я разрешу Алеку видеться с тобой и ночевать в своей комнате три дня в неделю? – спросил он раздраженно.
Она кивнула. Битва была выиграна вопреки враждебным обстоятельствам, но облегчения она не испытала. Она совершенно не могла поверить, что Шпион мог сказать Томану, что на нее необходимо было «поднажать». Эта мысль просто не укладывалась у нее в голове. Она вернулась к себе в комнату, попрощалась с Алеком, уверив его, что это ненадолго и что они скоро увидятся, и закрыла дверь в свою комнату. Оставшись одна, она погрузилась в состояние, похожее на мрачный ступор. Итак, Шпион не просто недоговаривал. Если бы он в разговорах с братом просто ничего не говорил о ней и Алеке, а ей представлял ситуацию так, что он что-то для них делает, она могла бы объяснить это его малодушием и хоть как-то оправдать этого человека, который вызвал у нее такие сильные и искренние чувства доверия и симпатии. Но он говорил ей прямо противоположное тому, что он говорил Томану. Это уже называлось предательством и ложью, но зачем? Зачем ему было это нужно?