– Сколько дали? – не унимался Заза.
– Смеешься? Расстрел! А ведь был он мужиком незаурядным, сильным, харизматичным.
Тут он вновь замолчал. Вечерело. Мы долго упрашивали подняться на маяк. Смотритель немного ломался, но потом пустил, за бутылку пива.
Уже поднявшись на маяк и внимательно всмотревшись в мутную даль, Заза спросил меня.
– Думаешь, это правда?
– Что?
– Что тот грек шлепнул того немца?
Красные следы чертили в море неведомые людям чертежи.
– Мне кажется, у него не было выбора.
– Какого выбора?
– Стрелять или нет. Ему просто приказали это сделать.
– То есть ты на стороне грека? – Заза шмыгнул носом.
– Я ни на чьей стороне. Да и он поплатился за свой поступок сполна. Выстрел за выстрел, смерть за смерть.
Заза задумчиво всмотрелся в море. Его глаза внимательно шерстили горизонт.
– Думаю, он каждый вечер стоял здесь и вспоминал лицо Шмидта, – сказал Заза. – И, знаешь, мне кажется, как все было? Все отказались, все отказались убивать Шмидта, кроме Ставракиса. Он сказал, я сделаю это. Взял револьвер, подошел к немцу вплотную, но когда увидел смелое, почти каменного цвета лицо Шмидта и вспомнил дружбу, молодость, то сник, как увядший цветок. Шмидт ждал выстрела, а Ставракис упал ему в ноги, рыдал и вымаливал у него прощения.
Я посмотрел на профиль Зазы. На минуту мне показалось, что его глаза светились красным светом.
– И что потом?
– Шмидт был неумолим. Он сказал бывшему товарищу встать, утереть сопли и стрелять в него в упор. И Ставракис выполнил его приказ, – Заза немного помолчал и продолжил. – И с того дня он каждую ночь видел лицо Шмидта и его голубые глаза, ждавшие смерти как искупления. И потом, перед своим расстрелом, он вел себя так, будто так и надо, понимая, что заслужил такой финал. И никто не мог понять поведения смотрителя маяка. С тех пор он стал легендой.
Ночь темным покрывалом укрыла Батуми и зажгла красивые огни.
– Откуда ты все это взял? Море рассказало?
Заза красиво усмехнулся.
– Может, и море. А может, где-то прочитал. Не помню…
Когда мы спустились с маяка, небо было в алмазах. А по морю, как рубиновый призрак, гулял свет маяка, хранящего тайну своего смотрителя.
Вторник, 21 июля, 2015
Мзекала. Маг. Двое
“Есть что-то трагичное в дружбе,
окрашенной цветом влюбленности”.
Оскар Уайльд
Мзекала была в очереди третьей. У мага в комнате сидела какая-то молодая девушка с синими заплаканными глазами, густо накрашенными тушью. Ресницы, как плавники какой-то чудной рыбы, опускались на ее скулы и поднимались. Девушка иногда всхлипывала, неловко поправляя белую нарядную блузку, то долго, задумавшись, смотрела на свой облупленный черный маникюр. Снаружи дожидались мать с ребенком и мужчина с женой, с головы до ног покрытой черным платком.