– Дед, – позвал Марченко, – принимай жильца. Здорово!
– Наше вам с кисточкой, – сказал дед, оторвавшись от каких‑то записей.
– Здравия желаю, – сказал лейтенант и огляделся.
Против ожидания в комнате наблюдался идеальный порядок. Чистая дорожка делила комнату пополам. В правой половине громоздился старинный комод, над ним – большая рама под стеклом с фотографиями, на которых были изображены какие – то люди с застывшими лицами; справа от фотографий – в рамках под стеклом – две Почетные грамоты; слева два портрета, засиженные мухами, видимо, сам дед в молодости – приятный курчавый парень – и молодая женщина, притягивающая взгляд своей задумчивой таинственной красотой. Лейтенант еле оторвал взгляд от портрета. Прямо на входящих смотрел Н. С. Хрущев. Смотрел хитровато, по – крестьянски. Мол, чего там, мужики, доживем до восьмидесятых, а там – коммунизм.
– Потомственный шахтер, – сказал лейтенант голосом бесстрастным, каким диктор радио объявляет погоду в Якутии.
– Да уж, – осторожно согласился дед.
Под ”шахтером” стояла тумбочка, прикрытая крахмальной, как показалось лейтенанту, накидкой. На тумбочке красовался приемник «Родина», из – за него выглядывала здоровенная батарея.
– Слушаем вражеские голоса… – не то спросил, не то отметил про себя вслух лейтенант.
Дед, крепясь, промолчал, но слегка порозовел, как помидор на сухой грядке. Лейтенант повернул голову, осматриваясь. Левая половина стены сверкала белизной, но что поразило офицера неимоверно так это большой портрет великого химика Менделеева.
– Родственник? – полюбопытствовал лейтенант.
– Тольки не надо знущаться над старыми людями, – мрачно сказал дед. – А може и так. Кому, какое дело?
– Совершенно справедливо, – согласился лейтенант. – Юрий Владимирович. Можно и проще – Юра.
– А – а–а, – протянул дед. – Афанасий Петрович.
И замялся. Потому как лейтенант руки не подал, и дедова ладошка зависла в воздухе.
– Оно, конечно, – заметил дед Афанасий в воздух, – можно и не здоровкаться, дык любопытство меня берет, а не тесно ли будет у меня товарищу офицеру?
– В самый раз. Я давно хотел пожить в патриархальной тиши. Среди слоников на тумбочке и занавесочек, и, чтобы за окном шумела березка.
– Перчаточку у хате можно бы и снять, – опять пробурчал дед в потолок, – рукам и взопреть недолго.