С Ы Н: слушай, давай, наконец, разберемся, кто из нас есть кто.
Д У Х: я думал, что тебе достаточно будет этой макрели
С Ы Н: это скумбрия
Д У Х: да, здесь ее почему-то все называют скумбрией, но ты, как всегда, с тех пор как мы с тобой расстались, – помнишь? Там, на кресте, – т ы не даешь мне покою разделением труда и сути, пойми – мы троесути.
С Ы Н: я вот о чем сейчас думаю: в каждом человеке есть душа, психэ, как говорят эллины. Это – ветхая душа, ее вдохнул в человека еще ветхий Отец, то есть когда Он был ветхим. И те же эллины утверждают, что за каждым человеком стоит его даймон, душа, внеположенная человеку. Она – его совесть или соблазн, его духовная тень, его ангел-хранитель. Человек – не вместилище даймона, но его второе «я». Душа-психэ – душа жизни человека, его дыхание, душа-даймон – душа сути человека, его нрава и характера, его бытия.
Д У Х: да, похоже, что так и что у человека, похоже две души – ветхая и новая. Что же из этого следует?
С Ы Н: а то, что ты – психэ человека, ты присущ всем людям и присущ всегда, по их рождению, а я – я даймон, который, как и талант, дан всем, но не в равной мере. Я всегда немного не в человеке – в его иконах, распятиях, молитвах, покаяниях и раскаяниях. Но дорожат – прежде всего тобой, как необходимостью. Меня же можно даже предать, что частенько и делается. Человек двоедушен, а потому и лукав.
Д У Х: но потому и актер, лицедей. Он притворяется верующим и сущим, а сам живуч и дыхуч.
С Ы Н: и для чего же все это?
Д У Х: понимаешь, все так гнусно устроено – меня все меньше и меньше, а всякой материальности все больше и больше. В этом, кстати, весь смысл эволюции. И единственное, кроме нас, разумеется, что противостоит этой эволюции – человек, хотя и ему, как и всем, приходится размножаться, плодиться и материлизовываться. Но – не только это. Мы дали ему свободу – с единственной надеждой, что он ею воспользуется и начнет творить вместе с нами меня, то есть духовность, то есть мыслить. И кое-кто из них так и делает, но большинство – зарывают в землю свои таланты и предают тебя, своего даймона, во имя материального дерьма, называемого ими благами. Это так гнусно, но это, увы, справедливо, и есть наше – трое-наше бремя и судьба, иначе – никакого драматизма, сплошные Елисейские поля.