Окинув прощальным взглядом кусочек моей юности, неспешно пошёл к перпендикулярной улице – Промышленной, вяло текущей в нескольких шагах от дома, где некогда жил с родителями. Прошёл по её узкому пыльному грунтовому полотну на улицу Чехова, которая тотчас «уничтожила» меня своей обезличенностью, – полной потерей былых черт, – частных домов и бараков, из которых по праздничным дням в моей юности несся хор нестройных голосов, – пелись «пьяные» песни и кружила по улице звонкая перебранка соседок.
– Не греет? – вновь услышал внутренний голос.
– Тревожит! – ответил.
– Что именно? – спросил он.
– Мы теряем свои корни. Застраивая города, стираем своё прошлое. Почему бы не оставить на старых улицах хотя бы крупицу прошлого? Почему непременно нужно всё снести и закатать в асфальт свою историю?
– Оглянись, может быть, что-нибудь ещё живо.
– Надо же, – удивился, увидев на противоположном конце улицы крепко стоящий деревянный дом. – Как это он избежал участи своих собратьев? Интересно, обитаем ли он?
– Пойди, и узнай, – посоветовал голос.
Я пошёл к единственному сохранившемуся на всей улице Чехова бревенчатому дому, вставшему на землю ещё в 19 веке и крепко стоящему ныне.
Отворив калитку, вошёл во двор, прошёл боковой стеной дома к его входной двери, постучал в неё. На мой стук услышал краткое:
– Войдите!
Отворил дверь и вошёл через узкие сени в прихожую с русской печью.
– Здравствуйте! – проговорил, увидев женщину и мужчину примерно моих лет, сидевших за столом и что-то мастеривших.
– Здравствуйте, – ответили они, с настороженным вниманием рассматривая меня.
– Извините, возможно, я потревожил вас, но когда-то, если быть точным, – ровно 52 года назад я жил на улице Луговой и дружил со многими ребятами из соседних улиц. Скажите, а вы давно здесь живёте? – поинтересовался я.
– С самого рождения, – ответил мужчина.
Представились.
– Виктор! Вот так встреча! – радостно воскликнул Алексей. – Помню, помню тебя! Как же не помнить такого носатого. Ты у нас такой единственный был.
Мне, конечно, не понравилось, что меня назвали носатым, но если бы не мой прямой с горбинкой нос, собственно, он не большой, то Алексею долго пришлось бы меня вспоминать.
А вот Алексея я не мог вспомнить. Вероятно, он не был моим близким другом, был просто товарищем, так как я не мог вспомнить его (друзей я помню всех, а вот товарищей по нашему району из трёх улиц забыл. Их было очень много!), а он, если верить его словам, лишь только я назвался, сразу вспомнил меня.