Хлопнула дверь, и послышались мягкие валеночные звуки шагов, а в коридоре заплясал свет фонаря.
– Точно не бежит? – спросил Слесарь, заходя в комнату и окатывая светом радиатор и Инженера с ним, – эй, с тобой все в порядке?
– Там, в шкафу…
Слесарь направил луч фонаря в шкаф. Все было по-прежнему, только кости ржавого скелета как будто стали шире, словно ребра раздвинулись, пропуская в невидимые легкие воздух.
– Что в шкафу?
– Не видите? Скелет стал больше.
– Тебя что, напугал прибор? Это не скелет, – Слесарь снова вернулся лучом к радиатору и пошел к нему, – это модель функционала интеллекта. Она – женщина, что здесь жила, предложила теорию… – посветив, Слесарь вернулся и сел на пол перед радиатором. Вгляделся, – о, вроде все здорово. Подождем еще немного. В общем, она предложила теорию о том, что мы воспринимаем мир и можем общаться между собой потому, что у нас сходная физиология, понимаешь?
– Не понимаю.
– Ну, если вкратце, она утверждала, что все наши ощущения базируются на том, что мы собой представляем. Грубо говоря, если процесс дыхания у нас был бы другим, то мы и понимали бы мир иначе, так как мозг воспринимает окружающее через нервные импульсы, в том числе и от легких. Мышление обусловлено, среди прочего, строением тела. Материализм. В наше время это было модно.
– Это не объясняет того, почему скелет стал больше.
– Да не стал он больше! Тебе показалось. Эта фигня была нужна для имитации движения костей во время дыхания. Подводились датчики, пропускался ток через кости, данные записывались и загружались в машину для того, чтобы дать ей понять, как надо ощущать мир посредством, в данном эксперименте, дыхания, чтобы после мы могли с ней общаться. Понял? Когда-то они действительно расширялись. Когда-то. Но тут же все обесточено, ты чего?
Инженер с сомнением смотрел в шкаф.
– Знаешь, – говорила Светлана, – а ведь я пыталась тебя воссоздать. Всю свою работу по изучению искусственной личности сводила к тебе. То есть к такому тебе, каким запомнила. Или хотела видеть.
Он продолжал ее гладить и смотрел за окно, туда, где неудержимо темнел короткий зимний солнечный день. Уже не было видно терриконов, труб завода, не было видно старого города и, тем более, далекой тундры. Начиналась пурга. Белый шум, отсутствие сигнала, который наступает по окончании программы вещания, заполнял окружающий мир.