– Хорошие девочки так себя не ведут. Вот постой и подумай.
О чем подумать, мамочка? Папочка?! О дневнике и спрятанной от вас оценке? Так этого я и боялась! Боялась ругательств, боялась ремня и шлепков, боялась, что вы ничего не поймете. Вы и не поняли. Не сумели. Но вы четко знали, что ваша девочка должна быть лучшей и правильной, и как умели – учили.
Обидно… Лучшая я, умница и отличница превратилась в позор для родителей.
И что теперь делать с этим? Как исправиться? Может быть, усердней учиться? Так я могу! Я докажу, что дочка у вас самая лучшая. Вы будете мной гордиться. Ведь я хорошая девочка и умею вести себя правильно. Ещё хороших девочек родители меньше бьют.
Но у меня стало портиться зрение. Я росла, росли глазные яблоки, усиливалась близорукость.
Гораздо позже, спустя года довелось читать о психосоматике. Говорят, зрение портится, когда человек что-то видеть в своей жизни не хочет.
Что не хотела видеть я? Заботу мамы о младшем брате? У него постоянно болели уши и голова. Постоянные отиты, врачи ставили Димке повышенное внутричерепное давление. Мне доставалось всё меньше и меньше внимания, а ещё добавилось новое чувство вины.
Тот день навсегда отпечатался в памяти, а чертов страх наказания не позволил обо всем рассказать. Тогда мне было семь лет, может быть, исполнилось восемь.
– Елия, посиди с братиком, – сказала мама и оставила меня с ним на лоджии.
Кровать с панцирной сеткой отлично подходила для укачивания вечно капризной ляльки. Завернутый в пеленки малыш лучше всего успокаивался на свежем воздухе. Мама ушла, а Димка все хныкал и хныкал. Почему я должна его качать? Почему должна за ним ухаживать? Что ему родителей мало? Он и так все забрал у меня и этим всегда раздражает.
Но я боюсь ослушаться маму, потому с силой толкаю сетку руками. Раз-два-три. Раз-два-три. Ну, замолчи! Слышишь? Когда же ты замолчишь?
В какой момент живой конверт слетел с кровати? Не знаю… Но брат вдруг оказался на бетонном полу и гораздо сильнее расплакался. Закатился так, что внутри меня что-то оборвалось и сломалось. Как только мама узнает, меня сразу же изобьют.
Бросаюсь к нему, хватаю на руки и прижимаю к себе.
– Дима, Димочка, миленький. Маленький, ну, прости! Ну, пожалуйста, не плачь. Не реви.
Качаю его на руках, пока сердце рвётся на части. Его жалко. Себя жалко не меньше. На балкон вбегает встревоженная мама, подхватывает братишку.