– У нашей уборщицы завтра день рождения.
– Сколько? – спрашиваю.
– Сколько лет?
– Нет, сколько денег.
– Сколько можете! – чуть не рыдает соседка, смотрит уничтожающе.
Даю какую-то мелочь.
– Вообще, – окончательно зарывается соседка, – я, наверное, уйду из председателей совета подъезда. Поставлю этот вопрос ребром. Я пожилой, больной человек, а ни малейшего уважения!
– Что вы, Ада Николаевна, – говорю, стыдливо улыбаясь, – как мы без вас?
И вежливо закрываю дверь. Сам думаю: никуда вы, дорогая моя, не уйдете. Так что никуда мы с вами не денемся, кирпичи мироздания.
I
Целыми днями я таскал бревна из леса. Валил с замиранием сердца ель, разрубал ее на части, нес на плече сквозь лес подложенное старой парусиновой курткой огромное бревно. Дома остругивал тем же верным другом топором, кивающим на усохшем гладком дубовом топорище, тонкую еловую кору. Ночью обструганные стволы жутковато белели в темноте.
Бытовал я на даче не один, с верной, как топор, подругой. Только топор я не предам, а ее… Утвердительно киваю головой, опять, как топор. Она была красива. Яркие вишневые губы, толстая темная коса, очень маленькие руки и ноги, иконописные тонкий нос и близко посаженные большие светло-синие, как раннее небо, глаза, чуть воспаленные от неизбывной неги, которая перейдет потом в злобу и боль. Ничего я не понял в этой бабе, потому остерегался ее. Хотя она слушалась меня беспрекословно.
Даже таскала со мной стволы из леса: положу ей еловую верхушку на плечо, она идет, то и дело чуть заметно и грациозно оступаясь. Я следовал за ней с бревном в ее обхват и переживал невесомое счастье, я б даже сказал, облегчение, от тяжести бревна. Потому что – мне было тяжело с Ириной, и я не понимал, почему связь с этой красивой девушкой, идущей с елкой на плече впереди, тягостна для меня. Чего мне надо? Почему я шутливо, но и с глубокой опаской, переиначивая, называю Иру Эриннией, то есть именем жестокой богини возмездия? Зачем я поздним вечером украдкой ускальзываю в лес, бегаю там среди орешника и сохлой на корню осоки, как оборотень, и утешаю себя тем, что в прошлой жизни я был оленем? Не знаю, кем я был в прошлой жизни, в будущем я стал подлецом. Но я тороплюсь себя ругать.
Стволы я рубил для забора. Придумал я забор со столбами-кумирами, топором вырубал на верхних концах насечки, обозначающие голову языческого истукана, головы только угадывались, но угадывались сразу. За сараем давно лежали поржавелые решетки от казенного городского забора, их я крепил к столбам. Заранее в Москве мы с Ирой купили дрель; но слабую, к тому же, сверлами я располагал из неважной стали. Ирина миниатюрными руками придерживала решетку, я подолгу настырно сверлил отверстия. Через них болтами и гайками я смыкал по две решетки.