Утрата политических позиций революционными матросами происходила постепенно. Так, в начале 1918 года матросы были, как никогда близки к установлению собственной диктатуры. Они самостоятельно, не оглядываясь на большевиков, творили свою собственную революцию – учреждали свои независимые органы власти, громили контрреволюционного генерала Краснова, казнили Верховного Главнокомандующего Духонина и не понравившихся им министров-капиталистов, разгоняли Учредительное собрание и устраивали собственный матросский террор по городам и весям. Но затем ситуация стала меняться. Перенос большевиками столицы из Петрограда в Москву сразу же лишил матросов реального влияние на большевистское руководство. А последовавшее затем заключение Брестского мира, бегство Балтийского флота из Гельсингфорса и самоуничтожение Черноморского флота в Новороссийске отдалило матросов от большевиков не только идейно, но и морально. Кроме этого, с утратой военно-морским флотом своей роли, как важнейшего военно-стратегического объединения, автоматически уменьшалась заинтересованность власти и в самих матросах.
Это случилось, прежде всего, с черноморцами, которые, после уничтожения Черноморского флота в Новороссийске ушли в рассеяние. Немногим лучшим оказалось и положение их коллег-балтийцев, наглухо запертых в Кронштадте. Попытавшийся было провозгласить и возглавить матросскую диктатуру П. Е. Дыбенко, потерпел полный крах и вынужден был спасаться бегством. Закончилась провалом аналогичная попытка возглавить морскую диктатуру Балтийского флота и у A. M. Щастного.
К дальнейшему падению реального политического веса матросов и их лидеров привела и ликвидация самостоятельных матросских отрядов в апреле-июле 1918 года, а отчаянные попытки вооруженных выступлений против большевиков, как вместе с левыми эсерами в Москве, так и самостоятельно, в лице Минной дивизии Балтфлота, так же завершились неудачей. Отдельные герои еще продолжали биться за свои революционные идеалы и совершать подвиги, но они были обречены.
В целом, мятежная борьба революционных матросов против гегемонии большевиков, против их «похабного Брестского мира», носила исключительно леворадикальный характер. В определенной мере именно это и подтолкнуло большевиков к установлению жесткой однопартийной системы и к расширению «красного террора».