По мере того, как он говорил, глаза Майи расширялись, и внутри всё покрывалось холодом.
Каждое слово, каждое выражение впечатывалось в сознание девушки.
Как это – отобрать ребенка? Не своего… Разве такое возможно?
Если бы Майя росла в среднестатистической семье, например, учительницы и водителя, она безоговорочно сказала бы, что нет. Невозможно.
Но она росла в семье, где часто попирали закон, где юристы находили такие лазейки, что становилось страшно от вседозволенности некоторых. И хорошо, если решение проблемы находили юристы, а не другие… уполномоченные.
– Я…я не понимаю… Это не ваш ребенок… Зачем он вам, Вадим?
Она цеплялась за последние доводы. Пыталась ещё что-то говорить. Как-то пробиться сквозь капитальную стену непонимания.
– Ты слышала всё, что я сказал.
– Вы… вы – чудовище, – выдохнула Майя, поднимаясь. Находиться в обществе человека, который оказался хуже, чем она предполагала, становилось невыносимо.
Она смотрела на него и больше не видела.
Не могут люди играться чужими жизнями. Не могут всё принимать за других. Это неправильно. Это несправедливо.
– Какой есть.
Слова донеслись до неё сквозь пелену.
Зря она приходила.
Зря на что-то рассчитывала.
Зря…
Никто ей не поможет.
Надо…
Что, Майя?
Надо брать себя в руки. Ради ребенка. Ради её малыша.
– Спасибо, что уделили время.
Она встала и пошатнулась. Перед глазами замелькали мушки, и она, чтобы устоять на слабых и без того ногах, уперлась руками о стол.
– Майя… Тебе плохо? Майя… Твою ж…
Она не видела, как мужчина бросился в её сторону, как успел подхватить безвольно оседающее на пол тело.
⁂
Он успел её поймать.
Ни разу в жизни при нем девушки не падали в обморок.
В голове набатом пронеслась мысль, что Майя беременна, и беременные периодически теряют сознание.
Он сжал её за талию, подхватил и перенес на диван. Какая легкая… Совсем пушинка. Ничего не весит.
И что, черт побери, делать дальше?
Он осторожно опустил её на диван, нависнув. Всё-таки красивая. Он понимал Наиля, который пытался пристроить дочь в хорошие руки. Вадим оскалился, сам себе напомнив зверя. Только он, Касимович, нехороший. И они оба знали об этом.
Ладно. Хороший ли он, плохой – никому не нужная лирика.
Что делать с Майей?
Глядя на девушку, что безвольно лежала на диване, Вадим провел рукой по лицу.
Трудно им будет. Очень.