Все произошло словно в замедленном кадре: клыки, ноги, длинное рыло… Прозвучал выстрел. Что-то сильно толкнуло Маринку в левый бок, и она упала, не понимая, что происходит. Уже лежа на земле, увидела: кабан лежит на боку и все его четыре ноги дергаются, а одного злого красного глаза нет. Второй мутнел на глазах. И тут в боку стало нестерпимо жечь, словно ей напихали под кожу горячих углей. Она закричала на весь лес:
– Папка, мне так больно!
Вскочила на ноги, крутясь и не понимая, откуда это жжение. Отец подхватил ее на руки, и Маринка впервые в жизни увидела слезы на его глазах. Загорелое лицо, всегда такое строгое и мужественное, жалко сморщилось. Подбородок дрожал. Прижимая ее к себе изо всех сил, он приглушенно вскрикнул:
– Доченька! Живая! Родная моя, прости меня!
Она не могла понять, почему он плачет и почему ей так больно при каждом движении. Жалея, обхватила отца за шею. Поцеловала несколько раз в колючую щеку и, превозмогая это жжение в боку, спросила:
– Пап, ты чего? Ты же говорил – мужчины не плачут! Мне почему-то бок больно, ты посмотри…
Но он, не отвечая, тащил ее на руках к деревне. По дороге скинул и свое ружье и ее тоже. Маринка хотела пойти сама и сказала об этом. Ей было стыдно, что ее, такую большую, несут на руках. Но отец продолжал нести и по щекам его все еще текли слезы. Иван Николаевич внес дочку в дом к теще, которая только встала и собиралась растапливать русскую печь. От порога выдохнул:
– Мама, я Маринку подстрелил!..
Еще не старая женщина подняла голову от печи и минуты три смотрела на него, не понимая слов. Затем прислонилась к побеленному теплому боку печки, не обращая внимания на то, что фартук и локоть стали белыми. Прижав руки к груди, она ахнула:
– Как помогло ее-то?..
Маринка закрутила головой и попыталась вырваться – жжение в боку пропало, только все равно было больно. Она ничего не понимала и смотрела то на бабушку, то на отца и удивлялась, почему папа не хочет отпустить ее на пол. Бабушка вздохнула и бестолково засуетилась, бегая по кухне, хватая и тут же бросая тарелки и ложки обратно. Потом все же пришла в себя и остановилась:
– Сильно?
– Не видел!
– Клади на кровать!
Запричитала, заохала вокруг Маринки, осторожно расстегивая куртку:
– Маленькая ты моя, да как же это так, а?
Девчонка удивленно спросила, увидев и у нее слезы, ползущие по щекам: