Он помогает мне, он меня не рассматривает, я смотрю на себя, к сожалению, я не могу перестать смотреть на себя, не помню, чем я была до этого. Но меня было больше. И я была живее. Мне видится иллюзия чьих-то рук на этом теле. И все было иначе. Оно было живым. Мы были живы.
Прикосновения Андреаса бережные, он умудряется помочь мне отмыться, не взглянув на меня лишний раз. Ни разу не смутив. Я чувствую себя.. Такой больной. Такой ужасно, непоправимо, катастрофически больной.
От его прикосновений мне хочется плакать, перестань, не трогай меня так, не трогай меня так, будто я неизлечимо больна, будто от твоих прикосновений я рассыплюсь, не делай этого со мной, пожалуйста, я не хочу, мне неприятно.
От унижения хочется плакать, я разревусь, действительно. Ночью. В комнате. Под одеялом.
Когда он закончит, поцелует меня в лоб, улыбнется, – Видишь? Ничего страшного. И металлическая штука тебе вовсе не нужна.
Мне. Хочется. Плакать.
Я терплю.
Скоро мне снова будет плохо. Скоро я снова потеряюсь.
И картина повторится снова.
Я не хочу, не хочу, не хочу, не делай этого со мной.
Я хочу, чтобы меня видели. От меня отворачиваются. Целуют в лоб.
Я задыхаюсь, горло сдавливает, легкие сдавливает, столько лет вдали от дома, столько лет, я ничего не понимаю, я хочу содрать с себя кожу.
Пожалуйста, прошу тебя, перестань, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
***
С Камиллой мы прощаемся еще в Лондоне, я даю им поговорить, но не помню, о чем именно они говорят, я только помню, что в тот промежуток много плакала и еще больше болела. (Сейчас я плачу еще больше, не могу остановиться, лицо становится неприятно трогать, будто слезы у меня кислотные какие-то, Андреас, по-моему, замазывает мои катастрофы детским кремом)
Я не знаю, о чем он говорит с бывшей женой, знаю только, что когда возвращаюсь в собственную голову – едва ли это действительно можно назвать так, я его обнимаю. Камиллу в себя впускать было почти приятно.
Потом, через много дней, даже месяцев, я потеряла счет времени еще в монастыре и так и не нашла его снова, он скажет мне: Камилла погибла из-за меня, я здорово напортачил с одним заказом, за что был наказан. Все случилось на моих глазах.
Я понятия не имела, чего именно он хотел, чтобы я его пожалела? Но Андреасу не нужна моя жалость, ему не нужна даже моя поддержка, в уравнении про нас с ним – я всегда чувствую себя исключенной. Это тоже входит в привычку, я разрешаю до себя дотрагиваться – не могу сопротивляться, эти руки несут заботу, но душами мы не соприкасаемся.