И она продолжала тихо стоять в стороне, наблюдая за веселившимися сородичами. На вертелах жарились туши баранов, их жир стекал прямо в костер, от чего повсюду раздавался веселый треск, а аромат жареного мяса был так силен, что его почувствовали и горные тролли по ту сторону перевала! Бломме вздохнула. Ей не хотелось ни пить, ни есть, ни танцевать, ее лихорадило, а щеки горели. Значит, вот как она ощущается, первая любовь? Но нет, он не для нее, это же ясно, он развлечется и забудет, а вот она – не забудет никогда. А может, проще сделать так, как он просит? Прийти ночью к дубу? А после – прыгнуть с утеса, в Сванфьорд, и пусть морские великаны примут ее в свои чертоги… Зачем мир так жесток? Почему в нем есть принцы и служанки? Почему есть такие, как он? Его род идет от темных альвов, это видно. Неспроста его неземная красота. Неспроста чудесные победы и неуязвимость его брата! Да и кюна Ингрид, наверняка не из обычных людей, есть что-то такое в ее глазах…
Была уже глубокая ночь, когда служанки закончили работать и скрылись в доме. Бломме осталась последней, она привыкла задерживаться позже других, всегда ей казалось, что можно убрать еще лучше, вымыть еще чище! Наконец, с удовлетворением оглядев двор, она отправилась внутрь. Смятение после пережитого этим вечером не оставило ее, сон бежал прочь, и девушка задумчиво остановилась у темных ступеней. Она закусила губу, с досадой воспоминая сегодняшний разговор с Олафом и грубости, что тот сказал ей. Он бы не посмел так говорить, не будь она простой служанкой! С другой стороны, надо признать, что и она проявила мало почтения и была слишком дерзка с принцем. Не был бы он так великодушен, ей бы несдобровать! Но что еще сделать, чтобы Олаф перестал мучить ее? Она нервничала, сердилась на себя, на него, потом, не в силах пойти в девичью, долго смотрела на бледно-желтую луну, а после отправилась в кухню, набрать воды.
Выпив холодной воды и умывшись, девушка, наконец, почувствовала себя лучше, начала успокаиваться и уже шла к девичьей, где ночевали служанки и рабыни, когда дверь рядом вдруг распахнулась, и в темноте Бломме увидела конунга. Он стоял со свечой в руке, в простой белой рубахе, и недовольно щурился: шаги привлекли его внимание.
– Кто разгуливает так поздно? – мрачновато спросил Онн, освещая ее лицо.