О Нине с Шоном.
О предложении вступить в команду по бегу.
О капитане «Викингов».
О маме.
И о поездке в лагерь. До нее осталось меньше месяца, и нужно уже готовиться к отъезду. Не люблю все делать в последний момент.
Я потягиваюсь и выхожу из комнаты. Мама все еще разговаривает по телефону – ее голос слышен даже на втором этаже. Не вслушиваясь в разговор, захожу в ванную и скидываю грязную одежду, бросая ее в корзину. Включаю воду и тут же забираюсь в нее, позволяя шуму заглушить все посторонние звуки.
Горячая ванна после тяжелого дня – это лучшее, что можно придумать в этом мире. Просидев в ней почти час, я, наконец, вылезаю из воды, обматываюсь полотенцем и возвращаюсь в комнату.
Подхожу к кровати и хватаю мобильник, снимая блокировку и замирая. Шесть пропущенных от Нины.
Прикусываю губу, пытаясь унять колотящееся сердце, и звоню подруге. Пока идет гудок, забираюсь на кровать с ногами.
– Шон в коме, – это первое, что я слышу, как только Нина поднимает трубку.
– Что? – осекаюсь я. – Я…
Прокашливаюсь, не зная, что ответить.
– Сможешь приехать через час на наше место?
– Да, конечно.
– Жду.
Нина отключается, а я все еще сижу на кровати и не понимаю, что происходит. Шон в коме?! Неужели все настолько серьезно? Бедная Нина…
* * *
Наше место – это детская площадка недалеко от школы. Раньше мы частенько там зависали, обсуждая мальчиков и школьные сплетни, но со временем необходимость приходить исчезла так же постепенно, как и наш квартет. Иногда я забредаю туда, сажусь на скамейку и вспоминаю, как когда-то давно мы с девчонками смеялись под скрип старых качелей.
Пока собираюсь и перекусываю кексами, проходит больше времени, чем планировалось, поэтому на встречу я опаздываю. Нина уже сидит на качелях: ее голова опущена, волосы растрепаны, словно она добиралась сюда бегом.
Выглядит Нина покинутой.
Я подхожу ближе, сажусь на соседние качели и молчу. Хочется обнять Нину, но я не решаюсь. Хочется спросить, что с Шоном и как она сама, но я не делаю даже этого.
– Я бросила теннис, – наконец бормочет она после продолжительного молчания.
– Оу…
Удивленно смотрю на нее, не веря своим ушам.
– И как… – Я собираюсь спросить о реакции ее родных, но осекаюсь.
Нина выглядит так, словно готова вот-вот разреветься, и мое сердце невольно сжимается. Подруга шумно втягивает в себя воздух, откидывается назад, и теперь я могу разглядеть ее лицо. У нее опухшие красные глаза – Нина плакала – и усталый, потрепанный вид. Смотрю на ее профиль и пытаюсь подобрать подходящие слова, но в голове кавардак.