Представляется, что в руках у меня видеокамера. Оглядев серые стены арки, она упирается в черные перекладины ворот, и, после тени на улице, стоит немного прищурить глаза – в синеву брызжет вечернее солнце и набегает зелень травы и деревьев.
У обочины нежно-голубым блеснули новые «Жигули». Возле метро торгуют черешней и абрикосами. Женщина прогуливает собаку и вытирает ей зад подорожником. Мамаша окликает дочку моим именем…
2
Этой весной в темноте проспекта у Аничковых коней освещенные здания на другой стороне я вдруг увидела воплотившимися однажды идеями некогда живших людей (страдавших или восторженных): ошеломляющими проектами, предметами размышлений, причиной горечи или триумфа; но для меня в этот вечер они – только препятствия, много раз задававшие мой маршрут и образующие мой горизонт. О них думали, их оставили здесь на века. Город блеснул передо мной в ночи жесткой конструкцией, устаревшей, консервативной системой, – непоправимостью, данностью, – и я внезапно пугаюсь возможности быть здесь рожденной – созданной городом…
Упорно и медленно, требованиями и подробностями город поворачивает на себя, свое насущное (но – не мое), заставляет вдруг быть им занятой, тогда как в свободе я – только стояла бы и смотрела и много бы для себя (и себя также) в этом нашла – и многое отдала бы в ответ.
Вещественностью отвлекает, мелочами. Препятствия называем – заботой.
В камне улиц влияние. Дома под настольной лампой пишу, и внутри он же: легкий, пройденный, утомивший, оставленный.
Вспомнила Блока. И страшно его – здесь – представить: улицы, молодость, смех навстречу – и отсутствие смысла в глазах.