Валя в моей жизни. Словарик
Валя Нечаева. У нас в доме жил герой гражданской войны. На родине в Чувашии ему был установлен памятник. Он женился на двоюродной сестре. Две старшие дочери и первый сын родились совершенно нормальными полноценными людьми. Младший сын был полным инвалидом. А вот Валя… Валю я запомнил в её юности, как всегда улыбающуюся, певучую – а она пела в каком-то хоре – полненькую толстушку. Была она уже инвалидом. С детства. Что она закончила, я не знаю. Похоже, что ничего. Для инвалидов было создано предприятие, организовывавшее им надомную работу. Валя (не знаю, жива ли она сейчас) была великой труженицей. Ей привозили коробочки на дом картонные, и она их собирала, складывала. За каждую сотню коробочек платили какие-то копейки. Коробочки были то ли для лекарств, то ли для обуви. Но складывала она их непрерывно. Когда семья героя распалась на несколько семей, а наш коммунальный дом немного расселили, Вале досталась комната Федоровых. Это была та самая комната, которую отняли у нас перед войной. Узкая, длинная, с одним окном, выходившим на реку. Вот в этой комнате Валя и прожила до самого расселения дома. Инвалидка, она постепенно перестала петь песни и смеяться, видимо когда уже окончательно поняла, что никого не встретит в своей женской судьбе, и замкнулась. Последние годы нашего коммунального проживания она часто выходила в общую кухню и плакала. Полнота не прибавляла ей здоровья, и видеть её – одинокую, полную истинно детских разочарований, жизнь – было невыносимо. В какой-то момент ей наконец подарили телевизор. Это было уже в конце девяностых, перед самым Миллениумом. Телевизор был старый, ламповый, изношенный. Я был против расселения дома, потому что понимал: для пожилых людей, проживших в нем практически всю жизнь, это было настоящей катастрофой. Ничего к личному счастью не добавляли ни забота аккуратного риэлтора, выполнявшего задачу расселения, ни подбор подходящей квартиры. Смотреть на Валю становилось всё больнее. Страшно было осознавать собственное бессилие – я и своих-то проблем решить был не в состоянии. А её слёзы – когда-то улыбчивой, полной каких-то своих детских девичьих мечтаний – рвали мне душу.