А теперь, если с другой стороны посмотреть – прокурор спит себе спокойно, суббота, шесть утра. Ни о каком хаше, конечно, понятия не имеет – он ведь всякие дурацкие объявления в газетах не читает, что там читать! Спит себе спокойно, похрапывает, вдруг – звонок. Он на часы – спросонья никак стрелки сосчитать не может. И тут, конечно, мысли всякие в голову лезут – вспоминает судорожно, кого не так засудил, не то присудил, не к сроку посадил. Надеется, может приснилось, на жену сквозь темень смотрит – та на него, испуганными глазами. Мысленно свои ожерелья да перстни под подушку прячет, чтобы не конфисковали всё и сразу. Время прошло, тишина, только сердцебиение успокаивается, а тут опять звонок, резкий, противный. Не показалось, значит, не приснилось. Делать нечего, с кровати сползает, в тапки, в халат, сетку с шевелюры не снимает – забыл, волнуется, к двери, в глазок – там кто-то из своих, судейских. Имя его не помнит – челядь, чего там помнить, но физиономия-то знакомая, ясно – свой. Дверь открывает: «А-а, чего тебе?». А тот, по халату, по тапкам, по сетке на голове сразу смекает – что-то тут не так. Бормочет чепуху какую-то, типа перепутал, заплутал, простите дурака безмозглого, ну и подобное, ретируется и в сторону отбегает. Даже подношение забыл отдать. Стои́т за углом, трясется весь, перенервничал! Но тут, пяти минут не проходит, к двери следующий, адрес с клочком объявления сверяет, от фамилии на табличке в очередной раз съёживается, мешкается, но звонит. А в квартире, поди, опять: часы, жена, глаза, кольца, тапки, халат, дверь, глазок. Опять судейский! Да что они там, сговорились все?!! Дверь раскрывается, тот тоже – ничего внятного, кубарем и за угол. И тоже, от неожиданности в замешательстве – нет, чтобы хотя бы сверток свой оставить, откупиться за осечку – вот же, с перепугу в руках держит, теребит. Так с десяток раз повторилось. Прокурор последние полчаса даже от двери не отходит, так на стульчике в коридоре и притулился, со сном борется.
В общем, когда компания за дверью организовалась уже солидная, вышел из-за угла дома Эдик, как ни в чем не бывало. «Парни! Что есть?, чего нет? (в смысле, как дела, какие новости). Что в такую рань здесь собрались?». Они ему свои обрывки газетные тычут – мол, сами ничего не понимаем. А он глаза в сторону отводит, говорит: «Раз уж здесь так много сразу хороших людей собралось – пошли посидим, что ли, где нибудь хлеб-сыр поедим…». Как что он им объяснил – не знаю, как они, узнав всё, его не растерзали – не знаю. Но зато потом пировали все вместе роскошно. Надолго то застолье запомнилось! Ещё бы, каждый ведь не просто с бутылкой пришел, а с такой бутылкой, которую для себя никогда в жизни бы не откупорил. А тут – не нести же назад, домой! Эх, сколько смеялись, друг друга передразнивали, сколько шутили, сколько разных историй повспоминали…