А голова варит. Раскаляется и закипает на безжалостном огне памяти. Сколько раз за последние семь лет ей прилетали эти огнестрельные флешбеки? Входили в нее не как гости, а как полноправные жильцы. Потеснитесь, Варвара Сергеевна, вы тут не одна, нам тоже хочется растянуться по-человечески, разлечься. И Варя уступала им квартиру, а сама неслась в паршивое бистро через дорогу, поближе к свету и к людям. Садилась всегда за самый утопленный в глубину столик, чтобы ее не вынесло из укрытия случайным сквозняком.
Обходительный и теплокожий Наиль приносит ей «Лонг-Айленд», через десять минут – второй. На блюдце дольки лимона истошно горят желтым, как лампочка в угольной шахте. Варя белизной своего лица, волос и шерстяного пальто никак не вяжется с грязным табачным полумраком этого места. Выглядит бельмом, вспышкой. Местный контингент облизывается на нее, но Наиль следит, чтобы не трогали.
Варя берет в руки телефон, на экране остаются отпечатки пальцев в лимонном соке. Набирает в поисковике: «Глеб Руднев фотограф инстаграм». Кликает по первой же ссылке, сразу, чтобы не передумать, не слететь, как обычно, с крючка. Сама себя толкает в спину. Не щадит. Завтра обязательно пожалеет об этом. Завтра – не сегодня.
На экране появляются последние девять изображений. Девять обнаженных девушек. Смотрят на Варю и уже что-то рассказывают о себе. Экран – немой, снимки – немые, а им все равно, говорят прямо сквозь неодушевленное стекло телефона своими глазами, бровями, челками, коленями, а громче всего – сосками. С голой женщиной всегда так: сперва увидишь грудь, даже если избегал. Это такой маяк, который невозможно обойти стороной. Пока к его свету не привыкнешь, остального не различишь. И хорошо, что не различишь, потому что дальше вылезают откровения, после которых торчащие соски – детская погремушка, а не эротика. Эротика – это когда вдруг с сисек фокус смещается на предплечье, а там мечено – белый такой шрамик от прививки против оспы, и ты непроизвольно думаешь, а сильно она тогда у врача плакала, эта девочка? Понимаешь, перед тобой баба голая, а ты в ней вместо причинных мест человека видишь, с характером там, с чувствами. Вот так Глеб фотографирует.
Варя знает, если пролистать ленту назад на семь лет, там будут и ее снимки. Одни из первых. Еще не такие выверенные, но хватающие самую женскую суть за острый локоть. Там она, Варя, будет лежать на раскладном диване в его, Глеба, съемной квартире на Думской. На переднем плане обычный обогреватель, на обогревателе – ее тряпичный лифчик, самый простой, других она еще не видела. На заднем фоне платье, плечики зацепятся за шпингалет открытой форточки. Дневной свет прореживает легкую ткань, пробирается лучами сквозь мелкую решетку нитей, создает свечение. Сама Варя лежит голая на диване, дрогнет не то от холодных стен, не то от стыда. Впервые разделась перед мужчиной.