Вернувшись назад из воспоминаний и подавившись ноткой ностальгии, он продолжил провожать взглядом статичные отрезки городских пейзажей, постепенно удаляясь от многоэтажек к безликим окраинам частного сектора. С каждой новой станцией мир становился на полтона темнее прошлых оттенков. Виды из окна представлялись ему всё более кривыми и несуразными, и даже небо, которое ещё десять минут назад не подавало признаков грусти, решило, что городу не хватает стойкого ливня. Так, пробегающая мимо трасса уже не казалась свежей и ровной, а напротив – уставшей от вечно слонявшихся туда-сюда фур. Намокающие на асфальте заплатки постепенно начинали поглощать родной цвет полотна, количественно увеличиваясь с каждой новой остановкой, будто это грёбаный тетрис. Краски примелькавшихся продуктовых павильонов становились более блеклыми, допуская проплешины ржавчины по всему металлическому каркасу клетки. Всё чаще на трамвайном пути начинали встречаться вывески различных скупок, ломбардов, микрофинансовых контор и пивных забегаловок, подчёркивая наклонности здешнего спроса. Чем дальше вглубь, тем больше он наблюдал частоту появления полулегальных картелей в виде автомоек, гостиниц и мастерских, трудоустроенных внутри одного здания. Всё меньше ощущалось живых ливнёвок вдоль сырых и упитанных влагой улиц, и всё больше дождевых ручьёв стремительно скапливалось в одно большое течение, собирающее на своём пути, оставленный горожанами мусор. Все эти нечистоты мчались в открытый на склоне люк, чью крышку недавно освоили[8] «сознательные» граждане.
Он проезжал всё это каждый день по пути домой в полупустом монотонно дребезжащем вагоне, окно которого на этот раз было уже вовсю иссечено пикирующими с неба каплями, а унылые пейзажи постепенно размывались пастельными тонами тёмно-серого оттенка.
Его конечной точкой была остановка у заброшенной фабрики, где, по преданиям предков, производились кожгалантерейные товары и даже школьная форма. Но сегодня это здание больше напоминало археологические раскопки Древней Месопотамии[9], а уцелевшие местами окна и штукатурку, закрывавшую кирпичную кладку, можно было бы смело приравнять к артефактам[10] из прошлого столетия. Не дымила в ней труба, не горел по ночам свет, лишь ёмкие надписи украшали редеющие бетонные секции заборных плит, предлагая к реализации запрещённый на территории страны ассортимент, а особенно искушённым – даже высокооплачиваемую должность курьера.