– А тебе понравилось?
– А то! – и он, как в детстве, забавно скривил свой толстогубый рот. – Ладно, говорит, пошли. Так уж и быть, говорит, стану тебя любить, раз тебя пока никто не любит. И пока досюда шли, всё обо мне выспросила: кто такой, откуда, как оказался в Москве. Выслушала и, с издёвочкой опять же, говорит: «Ладно! Станешь академиком – выйду за тебя замуж»!
– А ты академиком хочешь стать?
Ваня к ней повнимательнее присмотрелся и наконец махнул рукой.
– Понятно – клинический случай… Да, совсем из головы вылетело! Спросить хотел. Она сказала, будто бы Савва Юрьевич (представляешь?) на тебе жениться собрался.
– Ну-у… сделал он мне сегодня предложение и что?
Ваня вроде бы даже сразу протрезвел.
– Ты это серьёзно?
– Вполне. Не одному же тебе с ума сходить? – заявила она как будто и не Ване вовсе, а кому-то другому назло и, поднявшись, на правилась в зал.
Совершенно обескураженный, Ваня потащился за нею следом.
Катя сидела за столом, задумавшись. Пашенька предложила ей прогуляться перед сном. И тут же собравшись, они вышли втроём во двор.
Снег уже успел покрыть искрящимся пухом тротуарные дорожки вдоль фасада. Ваня, сказав Пашеньке «до завтра», ушёл.
– Что значит – до завтра? – спросила Катя.
– К матушке Олимпиаде идём.
– А я?
– Тебя не приглашали.
– А тебя когда успели пригласить?
Пашенька сказала.
– Всё равно пойду. Я тебя теперь никуда одну не отпущу.
– Может, ещё на цепь посадишь?
– Очень, кстати, ценная мысль! Прохаживаясь по тротуару вдоль фасадной ограды, сёстры постепенно протоптали две тропинки в искрящемся пуху.
Пашенька спросила:
– Так, значит, в субботу?
Катя сразу же сообразила о чём речь.
– Да. Ну, а в воскресенье, сама знаешь, что будет, если, конечно, крёстный приедет.
– Странно. Такой удивительный человек и до сих пор не крещён!
– Ничего странного. Если меня только в пятилетнем возрасте и то на дому крестили, его в сорок шестом где можно было окрестить, когда на всю Сибирь всего несколько действующих храмов было? И не только поэтому…
И Катя стала пересказывать содержание письма, которое Иннокентий недавно получил от своей матери.
«Не удивляйся, сынок, тому, – писала Фелицата Ивановна, – что в нашей родне не было верующих. Время было такое. Мне было шесть лет, когда в селе Троицком Нанайского района комсомольцы готовились к сбрасыванию большого колокола. Церковь была очень красивой, в просторной ограде. Внутри ограды, под сенью больших лип, были захоронены служители этой церкви. Из неё потом сделали клуб, и мои старшие братья и сёстры, твои дяди и тёти, и я в том числе, ходили туда в драмкружок, а также в кино, но всё это было потом. Тогда же на площади возле церкви собралось всё село – и верующие, и неверующие. Старушки крестились, уверяя, что, как только колокол упадёт на землю, она сразу разверзнется и всех поглотит, проклинали комсомольцев. И мы, малыши, с любопытством и страхом ждали этого события. Папа с мамой к церкви не пошли, хотя жили мы через дорогу, и я видела, что папа очень огорчён таким событием, хотя хорошо помню, что ни он, ни мама в церковь никогда не ходили, чем очень огорчали своих братьев и сестёр, которые посещали службы регулярно. Помнится, на вопрос папиной сестры мама ответила, что не обязательно ходить в церковь, можно верить в Бога в душе и не делать плохих поступков.