С самого раннего детства в компаниях своих сверстников Эмиль играл роль второй скрипки. У него был авантюрный характер, и он всегда старался спровоцировать мальчишек на нечто интересное, труднодоступное, рискованное и даже запретное. То и дело он подбрасывал неординарные идеи тоскливо слонявшимся по двору ребятам, которые в ответ с ленцой, как бы между прочим, начинали их обсуждать. Высказывались мнения «за» и «против». А он, затаив дыхание, слушал и с нетерпением ждал решения. Эмиль очень гордился, когда идея получала одобрение, ибо ему казалось, что именно она, идея, важнее всего. Но много позже он понял, что в суете человеческих отношений, когда все так призрачно, зыбко и поверхностно, людей интересует совсем не идея, не мысль, а результат, конечный итог. И ценится, восхваляется и запоминается лишь процесс реализации задуманного.
Очень часто реальность дисгармонировала с его внутренней самооценкой. Его Я-реальное по отношению к внешнему миру – это спокойствие и терпение, а его Я-идеальное – энергия и страсть. Все удары, оскорбления и унижения, устремленные на Я-реальное со стороны внешнего мира, рикошетом отскакивали, обрушивались и давили всей своей тяжестью на Я-идеальное. В свою очередь, Я-идеальное непрерывно терзало его Я-реальное – за его неадекватные реакции на внешний мир. И так как оба «Я» и составляли Эмиля как индивида, то с полным правом он мог отнести себя к категории мазохистов. Ибо жизнь его уже с детства представляла собой сплошную цепь самобичевания. Представьте себе ужасную картину: внутри Эмиля идет настоящее сражение. Его Я-идеальное мучает и истязает его Я-реальное за ошибки и слабости последнего, тем самым фактически подавляя его; при этом для внешнего мира Я-реальное выглядело вполне благополучно и миролюбиво.
В детстве Эмиль страдал спазматическим комплексом заклинивания. Так, во время конфликтных ситуаций с родителями либо со сверстниками, чувствуя свою вину или, напротив, зная, что совершается несправедливость по отношению к нему, каждый раз он цепенел и в голове его происходило какое-то замыкание. Проще говоря, стоял, как остолоп, и молчал. Не было никаких сил вымолвить в ответ хоть словечко, голос будто проваливался вглубь, и горло стягивало, как веревкой. Куда там оправдываться, доказывать свою правоту – это было для него и вовсе недосягаемо. Его молчание еще больше раздражало обвинителя, который прямо-таки зверел от такого кажущегося спокойствия и безразличия. Никто даже и не догадывался, что это своего рода ширма, за которой прячутся незащищенность, страх и бессилие. Что творилось в такие моменты в душе Эмиля? Тело его напрягалось, колени дрожали, изнутри бил озноб, спазмы душили его, а лоб покрывался испариной.