– На свадьбах принято драться. А во-вторых, я за шафера вступился. Когда на того семеро навалились. Несправедливо!
– Ну и дурак! – сказал Тарас. – Справедливо, несправедливо – твоё какое дело?
– Моё какое дело? Семь на одного! Ты-то не полез, умник!
– Их же семь было! – огрызнулся Поросюк. – Вам с шафером двоим и наваляли. Я потому и не лез, чтобы третьим дураком не быть.
– Главное, милочка, предварительный настрой, – поспешил перебить назревающую ссору Бермудес. – Скандал и драка возникают от предварительного настроя.
Бермудес чувствовал лёгкие угрызения совести. Он, как и Поросюк, тоже не поддержал тогда Бубенцова.
– В каком направлении начнёшь пьянку, в таком же и закончишь, – согласился Поросюк. – Не надо переть на рожон. Справедливо, несправедливо…
– Настрой, – внушительно повторил Бермудес. – Алкоголь только усугубляет предварительный настрой. Поэтому я, например, всегда с самого начала настраиваю себя на мирный лад. Вот и ты, Бубен, старайся настроить себя на мирный лад. И не будет никакой драки, поверь мне.
Некоторое время сидели в молчании, прислушиваясь к трагическому рыданию скрипок.
– Я, кажется, начинаю понимать, – Бубенцов кивнул на спящего Шлягера. – Газетку гадёныш не зря принёс, на виду положил. Про ограбление-то. Заранее заготовил. Похоже на то, что нас разыгрывают.
– Может, шоу? – предположил Бермудес. – Обрати внимание, вон там, в углу, поблескивает? Не исключено, везде тут телекамеры расставлены.
Поросюк прищурился, завертел головой.
– Не нравится мне всё это! – Бубенцов со злобою покосился на Шлягера. – Эта сволочь сразу не глянулась.
– Ты бы сумку вернул ему, – сказал Поросюк. – С него же спросят, куда дел реквизит. Хоть, будем говорить, и алкоголик, а жалко его.
– Сумки нет! Я бомжа встретил. – Бубенцов оживился, повеселел. – «Дай, – говорит, – в кредит сколько-нибудь до Омска!» «На, – говорю. – Бери!» Эффектно получилось. Как он стрекача-то дал с миллионами бутафорскими!..
Ухо Шлягера навострилось, тонко затрепетало. Во сне всхрапнул, дрыгнул ногой в кирзовом ботинке.
– Сволочь, – отреагировал Бубенцов. – Ненавижу пьяных скотов. Давил бы…
Скрипки смолкли, музыканты объявили перерыв, стали складывать инструмент. И тут где-то далеко ударили литавры, глухо зарокотал барабан, тревожно заголосила труба. Все разговоры враз стихли. Друзья стали оглядываться в некотором смятении. Звуки доносились как будто из-под земли. То у мёртвого Шлягера ожил мобильный телефон. Гремел рингтон масонского марша «Вихри враждебные веют над нами…».