Скажи, Панфило, сделала ли я что-нибудь, чтобы ты мне так хитро изменял? Против тебя ни в чем я не провинилась, кроме того, что неразумно в тебя влюбилась, и любила, и верила тебе больше, чем нужно; но эта вина не заслуживает, особенно с твоей стороны, такого наказания. Действительно, я знаю за собою преступление, которым навлекла я на себя небесный гнев, – это принять тебя, негодного и безжалостного юношу, себе в постель и терпеть, чтоб ты лежал со мною рядом и касался меня, но, может быть, ты в этом был более меня виновен, как они сами видели; ты же сам, будто привыкший ранее к обманам, искусно нашел случай застать меня среди тихой ночи мирно спящей и, заключив в объятия почти насильно, победил стыдливость, – я была почти еще всецело во власти сна. Что было делать мне, видя это? Кричать – и этим криком навлечь на себя вечное бесчестье, а на тебя, которого любила я больше, чем самое себя, накликать смерть? Видит Бог, я сопротивлялась насколько могла, но ты победил и овладел своей добычей. Увы, день, предшествовавший этой ночи, был последним, в который я могла бы умереть честной!
Какая скорбь теперь меня настигла! Ты, находясь с избранной девушкой, чтобы понравиться ей больше, будешь рассказывать про старые любви, меня, несчастную, во многом обвинишь, унизишь мою красоту и повадки, которыми вслед за восторженными хвалами моих товарок прежде так восхищался; теперь же ее хвалить лишь будешь и то, что сделала тебе я от полноты любви и сожаления, сочтешь за происшедшее от буйной похоти.
Но не забудь средь выдумок сказать о твоем невыдуманном обмане, упомяни, как ты меня, несчастную, в слезах оставил, о почестях и уважении к тебе, чтоб сделать очевидною всем слушающим твою неблагодарность. Не премини сказать, какие и сколько юношей добивались моей любви различным способом, как украшали цветами мои двери, дралися по ночам, днем выказывали храбрость и никогда не могли меня отвлечь от твоей обманчивой любви; а ты, едва завидев незнакомую тебе девушку, уж изменил мне. Когда она не так проста, как я, поостережется твоих поцелуев, твоих обманов, как я их остеречься не сумела, – пускай она с тобой поступит, как с Атреем поступила его возлюбленная, как дочери Даная со своими мужьями, как с Агамемноном Клитемнестра или, по крайней мере как я, подстрекаемая твоею злобой, поступила со своим мужем, не заслужившим такого оскорбления; чтоб привела тебя к такому состоянию, что у меня исторгло бы из глаз слезы, как ныне плачу над самой собою; и, если боги имеют сострадание к несчастным, пусть это все скорей тебя постигнет!