– Эй, Вовка, очни-ись, – услышал он Мишанин голос, пробившийся через эту нарядную фирменную карусель. – Ещё всласть налюбуешься, твои они все, твои. А пока быстро попрячь по карманам, да поглубже, а то тут много шакалов бродят, до них охочих, – оглянуться не успеешь, как с руками откусят. Я о твоей жалостливости хотел сказать. Ты её засунь – сам знаешь куда, а то тебе по жизни с таким грузом далеко не уйти. И если я говорю, что ломать надо хоть лежачего, хоть в отрубе, хоть какого, – ты слушать должен. Он тебя не пожалел бы, поверь моему опыту многолетнему.
– Мне лежачих бить никогда не приходилось, а тем более в полной отключке. Рука не поднялась… Точнее будет – не опустилась, да ещё и с кастетом, ну не смог я…
– В следующий раз не сможешь – зарплату ополовиню. Ты себя психологически настраивать должен, что, попадись ты им, они жалеть не будут, на куски порвут, если что.
– Хорошо, Миша, я исправлюсь…
Не откладывая дело в долгий ящик, Вовик на следующий день сказал Шершню:
– Серый, сведи меня с Хроном. Родители обещали дать денег на джинсы, отец какую-то большую премию получил.
На одной из перемен они нашли Лёху, и Селиванов объяснил, что он хочет купить. Лёха, как всегда, был очень занят и, быстро-быстро покивав головой, предложил подробнее поговорить после школы.
Они вышли после занятий и остановились напротив входа, высматривая Хроншина. Серёжа посмотрел на другую сторону улицы и увидел две фигуры, стоящие в просвете между домами. Вовик заметил, как тот переменился в лице, насторожившись и сделавшись серьёзным.
– Ты чего, Серый, увидел кого?
– Увидел, – сказал тот, стараясь повернуться спиной к проезжей части. – Тот, что поменьше, смуглый, кучерявый, – это Лёнька Куденко, он в нашем классе был, в шестом его отчислили. Я думал, он уже в колонии, за братанами своими пошёл. У него тогда два старших брата сидели. У него и кличка такая была – Урка. Воровал всё подряд, всё из карманов в раздевалке тырил, сменку (у кого туфли хорошие приметит), даже завтраки из портфелей. Завтрак стырит и ест на твоих глазах, за партой развалится и смеётся – пойди докажи, что это твой бутерброд. Он со старшими пацанами крутился – со своих брательников дружками. Его даже старшеклассники и учителя боялись. Один, из десятого, отметелил его, так тому голову на следующий день проломили. И как-то у него так красть получалось, что никак за руку поймать не могли, только в шестом зацепили и тогда уже выгнали сразу.