В голове всплыла любимая поговорка Норта: «Что будем делать в четверг, если умрем в среду?»
– Я сделаю все, чтобы не умереть в среду… – прошептала Лиа, понятия не имея, какой сегодня день недели.
В амбаре было темно. Она едва различала очертания предметов. Но это не имело значения, ведь стены защищали от незваных гостей и холодного ветра, а стог сена, стоявший неподалеку, давал надежду, что ночью она не замерзнет.
Лиа обхватила коленки и уткнулась в них лбом. От мысли, что ей придется пройти через все в одиночку, становилось дурно.
«Одиночество – холодное, страшное слово, подобное сгущающейся темноте», – к таким сравнениям приучил ее Норт – признанный мастер по части воспевания тьмы, смерти и мрака.
«А что, если ты не просто осталась одна, – вдруг заговорил внутренний голос, – что если, ты осталась совсем-совсем одна? Может, больше никого нет, и никогда не будет? Что ты будешь делать при таком раскладе?»
Она несколько раз стукнулась затылком о дверь, будто это могло выбить ужасные мысли из ее головы.
– Это все из-за него! Из-за него! Все же было нормально!
И опять вмешался внутренний голос:
«Все уже давно далеко не нормально, и ты прекрасно это знаешь. Нормально уже не будет».
Лиа задрала голову вверх и, втягивая воздух ртом, уставилась в густую толщу тьмы, скрывавшую крышу амбара. Пару лет назад она читала в журнале о какой-то дыхательной гимнастике, помогающей избавиться от стресса, но все, что ей запомнилось, сводилось к глубоким вдохам и выдохам.
– Может, это и не поможет, но хуже-то уж точно не будет, правда? – спросила она себя, сделала вдох и выдохнула, как положено. – Все будет хорошо, все будет хорошо, – словно заклинание, шептала она, – есть и другие люди. Возможно, даже есть места, которых это не коснулось.
«Хоть себе-то не ври», – сказал ехидный внутренний голос, но Лиа прогнала его новым глубокими вдохом.
Время текло, а она все сидела у двери, не в силах подняться. Застывшая, потерянная, не ощущающая ничего. С пустотой внутри, которая вот-вот заполнится злостью до самых краев. Десять минут, двадцать, час или два – она не знала, сколько времени провела, глядя в темноту, не думая ни о чем. Внутренний хронометр дал сбой. А потом что-то щелкнуло, где-то глубоко внутри, на грани сознания. Неуловимое, горькое. Прошелестело и растворилось.