Мальчишкой он любил собак и птиц,
И никогда не плакал он от боли,
И кто б его по жизни ни неволил,
Всегда он вырывался из границ.
Поняла, какие границы? Кто-то там решает, а ты должен существовать. Туда или туда. А я, к примеру, туда не желаю. И он не желает. Положили мы на их границы. Поняла?
Жизнь приготовила такие передряги —
Хоть волком вой, хоть в омут головой.
Другой ушел бы в воры иль бродяги,
А он тянулся и во сне домой.
Тут все понятно.
Во тьме кромешной снилися распадки,
Реки таежной гулкий перекат.
Там солнце рыжее с сосной играло в прятки
И освещало выводок опят.
Мне в этой восьмой палате тоже снилось…
Седой глухарь ронял перо тугое,
Закат кровавый крался по гольцам.
Еще приснилось зимовье в Верховье
И старенькая тозовка отца.
Остальное пока еще не придумал.
Он мне чего писал-то? – тихо сказала Аграфена Иннокентьевна. – Мама, только дом не продавайте. Вернусь, весь переберу по бревнышку. Ворота новые поставлю, забор сменим, огород насадим. Невесту найду. Заживем с тобой, как люди.
– Все правильно. Чего плакать-то?
Но Аграфена Иннокентьевна не плакала. Она с удивлением смотрела мимо Михаила на неслышно раскрывшуюся дверь. Михаил оглянулся – в дверях стоял Виталий.
– Виталию Михайловичу пламенный пионерский привет! Один ноль в мою пользу. Быть, говорю, того не может, чтобы родной братан не объявился по случаю досрочного возвращения. Хотя у некоторых тут были сомнения. Просто сведения до тебя не сразу дошли. Теперь дошли, и ты дошел. Извиняюсь, пришел.
– Кончай выступать! – хмуро буркнул Виталий и спросил у матери: – Где он?
– Ты чего уделал-то? – вместо ответа спросила мать, и её глаза заблестели слезами. – Если свои так-то будут делать, чего про чужих говорить? Где ему притулиться теперь, а?
Виталий молча прошел к столу и выложил большую пачку денег.
– Своих еще столько же приложил, – сказал он, глядя в сторону. – На первое обустройство в любом месте хватит. Еще останется. Здесь ему все равно не жить. Если не хочет, чтобы как с Иваном. Я, например, не хочу.
– Пожалел? – спросил появившийся в дверях Василий.
Виталий резко обернулся.
Василий спокойно прошел к столу, скинул с шеи на спинку стула мокрое полотенце и попросил: – Налей, мать, чайку. Молоко я того… Руки мокрые, не удержал…
– Так, может, это… – дернулся было Михаил, протянув руку к бутылке. Но тут же отдернул. – После баньки… За возвращение.