– Какая церковь без батюшки?
– Кто его знает, батюшка он или еще кто?
– Пуганая ворона куста боится.
– Да нет, Рома, их так просто не напугаешь. Думаю, кто-то сигнал им дал. Мой предлагает из города «крутых» на разборку звать, а батя ни в какую. Не таких, говорит, ломали, сами управимся.
– С кем?
– Они, похоже, сами еще не знают. А тут Шевчук прибежал, докладывает: – Васька к Роману пошел. Они, как услыхали, вовсе сдурели. Представляешь? Муж и отец родной к любовнику посылают. Ну, думаю… – А что, говорю, и пойду. Коньяку стакан хватанула и ручкой помахала: – До утра не ждите.
– Какие мы любовники? Доиграешься ты, Надежда.
– Так это они так считают. Что до меня – я хоть сейчас, сам знаешь. Ты ведь не против?
Она вдруг приникла к нему всем телом, обхватила руками.
У одного из темных окон, выходящих во двор, стояла Маша. Ей хорошо были видны две обнявшиеся фигуры. Она всхлипнула и закрыла лицо руками.
* * *
Через огороды Василий вышел к реке, серебрившейся от выбравшейся из-за сопок луны. Остановился посреди луговины.
Было тихо и чисто вокруг. Чуть слышно плескалась о пологий галечный берег вода, пахло сырой травой и дымом костра, далеко-далеко тарахтела моторка, ныли комары. И вдруг впервые за все последние после освобождения дни Василий почувствовал себя по-настоящему свободным. Можно было лечь на траву, раскинуть руки и лежать неподвижно до самого утра, глядя в небо и ни о чем не думая. Он глубоко вдохнул холодеющий ночной воздух, неторопливо намотал на руку широкий ремень с тяжелой солдатской пряжкой и быстрыми решительными шагами пошел в поселок.
Плохо освещенная редкими фонарями, длинная, с деревянными тротуарами улица, начинаясь у маленькой площади с памятником Ленина, уходила в темноту. В этот час на ней не было ни души.
Василий неторопливо шел по деревянному тротуару. Гулкие шаги еще больше подчеркивали его одиночество и настороженную окрестную тишину.
Он заранее наметил несколько мест, где его могли поджидать. Если, конечно, Надежда всерьез раскололась.
«Зачем ей, спрашивается, придумывать? А зачем предупреждать? Мечется бабенка – всегда шальная была. Никто ни в чем никогда не отказывал».
Первое место, которое он наметил – высокое, покосившееся крыльцо почты.
«Трое-четверо за ним запросто, если пригнутся. Остальные могут с той стороны подбежать. Вроде шевельнулся кто-то… Ну, Надька, проверим сейчас – окончательно ты или нет? Меньше пяти они вряд ли рискнут. Выйти на середку – окружат. Преимуществ им лучше не давать».