– Их проблемы, – огрызнулся Василий.
– Ну, когда шестеро на одного, это уже и твои проблемы. Ежу понятно – нежелательно им твое присутствие. Не-же-ла-тель-но! Почему?
– Знают, что он за братана всю тайгу перероет, пока причину не отыщет, – встрял Егор Рудых.
– В десятку. А что отыщет?
– Всё отыщу, – грохнул кулаком по столу Василий.
Сашка испуганно отодвинулся от него и покосился на деда. Дед подмигнул ему, и Сашка снова стал слушать.
– Этого они и боятся, что всё, – подвел итог первому этапу разговора Ермаков. – Найдет того – кто, возникнет вопрос – почему? Узнает почему, следующий вопрос – за что? А когда станет ясно за что, тут и окажется – вот он Чикойский клад. И от него следы уже к дядьке твоему, Егор Егорович. Согласен?
– Я-то согласен, – буркнул Рудых.
– И я согласен, – вмешался Сашка.
– Ну что, вместе пойдем по следу или в одиночку двинешь? Мы ведь мужички неслабые, подмогнем в случае чего. А ты нам.
– Меня ваше золото не интересует. Не верю я в него. Нет его и не было никогда.
– На нет и суда нет. Зато узнаем, что с Иваном случилось. Договорились?
Василий внимательно посмотрел на одного, на другого и согласно кивнул головой.
– Тогда подкрепимся, и я тебе подробную диспозицию на сегодняшний день изложу.
* * *
Отец Андрей в стареньком, перемазанном красками рабочем халате Олега, который был ему до смешного мал, забеливал свежеразведенной известкой набросок «Матери мира» на стене. Из магнитофона, который стоял рядом с ним на лесах, доносился негромкий голос Окуджавы.
Женщина лет сорока неуверенно возникла в проеме полуоткрытой двери. Некоторое время она испуганно наблюдала за действиями отца Андрея и прислушивалась к словам песни. Магнитофона видно не было, и со стороны могло показаться, что песню напевает отец Андрей.
– Был ваш приход, как пожарище —
Дымно и трудно дышать,
Ну, проходите, пожалуйста,
Что на пороге стоять.
Женщина неуверенно сделала несколько шагов вперед.
– Кто вы такая, откуда вы?
Ах, я смешной человек,
Просто вы дверь перепутали,
Улицу, город и век, —
пел Окуджава.
– Может, и перепутала, – сказала женщина. – А куда деваться, ежели в своем доме теперь не хозяйка? Одна надежда была – поп, говорят, приехал, служить будет. Я-то по первости Мотовилиху позвала, чтобы она заговор какой или воск слила, так она обеими руками от меня отмахалась. Не мое, говорит, дело – хозяину мешать. Раз он уходить не желает, значит, твой грех его держит. Иди, говорит, в грехах покайся, святой воды возьми и во все углы налей. Может, поможет, может, нет. В зависимости как Бог на это дело посмотрит. Так на что смотреть-то, на что? Чего я такого сделала, что он от меня уходить не желает?