Пользуясь отсутствием родителей, я будил младших братьев и сестер, вынимал заветное яйцо из буфета, что было строжайше запрещено, ибо картинки не всегда соответствовали нормам тогдашней морали, и мы любовались волшебным зрелищем до прихода родителей с диспута. Тогда в детстве принадлежность этой игрушки к обыденному привычному миру не вызывало сомнений, позднее, однако, обдумывая свою жизнь, я всякий раз приходил к мысли о невозможности научного объяснения феномену подобного рода.
Будучи у нас в гостях, мой друг ударом трости разбил чудесное яйцо, чтобы избавить меня от соблазнов поисков Истины в метафизической сфере.
Надо сказать, что уже при первой встрече на вокзале отец, мельком взглянув на моего друга, лишь холодно кивнул и более с ним не общался, хотя был человеком общительным, гостеприимным и терпимым ко всякому инакомыслию, а спорил не из желания во что бы то ни стало оспорить собеседника, но ради Истины. Он не терпел только небрежного отношения гостей к экспонатам своей коллекции, к коим никому не разрешал прикасаться. Вскоре после моего отъезда отец написал мне письмо, в котором ни словом не упомянул о происшедшем, хотя, как я узнал впоследствии, с ним случился сердечный приступ, как только он узнал о потере любимой игрушки. Он пересказывал подробности очередного спора с отцом Евстихием, поделился соображениями по поводу современной политики, рассказал пару придуманных им историй, а в заключение посоветовал втирать золотую пыль в грифельную доску, пока ее поверхность не покроется налетом позолоты. «После чего необходимо, набравши побольше воздуха в легкие, выдохнуть на доску, и в туманном мареве можно увидеть все, что нужно тебе в сей момент.
На следующий день пришло письмо с сообщением о смерти отца. Можно сказать, что только смерть отца впервые заставила меня усомниться во взглядах, которые проповедовал мой друг, да и не только он, но и все общество в те далекие годы. Однажды я вырвал из рук моего друга трость, ту самую, которой он разбил хрустальное сердце отца, и сломал. Поводом послужил разбитый им как бы невзначай витраж в доме одного из меценатов, который в соответствии с модой тех лет поддерживал революционеров.
– Нет, – сказал мне мой друг, усмехнувшись, – ты не станешь настоящим революционером.
– Стыдно, молодой человек, так сокрушаться из-за ерунды, – томным голосом заявил хозяин дома. – Наш друг делает символические жесты, и рушатся хрупкие стены старого мира.