Проклов был несколько обескуражен прямотой эксперта, но быстро взял себя в руки. Тем более, что эти слова Русакова даже упрощали их взаимоотношения.
– Извините за резкость, Терентий Гаврилович. Я привык держать свои соображения при себе. Тем более, когда не считаю себя компетентным. Вы лучше меня разбираетесь в этих мудрёных технологиях.
– В каких?
– Позволяющих видеть то, чего нет.
– По-вашему, Поляков вообще не входил в здание, а на камере – обман зрения?
Скептицизм Русакова явно разочаровал коменданта.
– Не хочу распространять досужие разговоры – тут и без меня полно тех, кто болтать умеет и любит. Но фокусников предостаточно. Тем более здесь.
«Ну хоть от Бермудского треугольника мы худо-бедно продвинулись, – подумал Русаков, но возражать не стал.
– Я вас понял. Раз уж мы здесь, посмотрим подвал.
– Как скажете.
Проклов указал на низкую дверь, обитую листом железа, которая скрывалась под лестницей. Чтобы подойти к ней, Русакову пришлось согнуться на треть своего высокого роста. Закрывалась дверь на огромный амбарный замок, заметно проржавевший.
– Как видите, опечатано.
Действительно, чуть выше замка на двери белела наклейка, такая же, как на пожарном выходе общежития. Печать датировалась августом этого года, значит, бумажка висела уже почти три месяца. Русаков невооружённым глазом видел, что за это время края бумаги успели пожелтеть и даже истлеть. Более того, наклейка оставалась девственно гладкой, что исключало её отрывание и обратное приклеивание. Правоту коменданта подтверждалась всецело, и Русаков, чья шея уже порядочно затекла, поспешил вылезти из-под лестницы.
– Это единственный вход в подвал?
– Нет. Есть ещё один с улицы, им мы в основном и пользуемся.
Вернувшись в фойе, где его ждал Проклов, эксперт почувствовал на себе ещё чей-то пристальный взгляд, и сразу понял, что принадлежит он дородной девушке в косынке и синей униформе, притаившейся за стойкой гардероба. Она внимательно следила за их действиями, хоть и делала вид, что листает глянцевый журнал в сильно потрёпанной обложке.
– Гардеробщица работала в день исчезновения? – спросил Русаков своего спутника.
– Конечно. Это Фрося. Её уже сто раз опрашивали, но если вам нужно, можем спросить ещё раз.
– Повторение – мать учения.
Они свернули к гардеробу, и девушка тотчас же отбросила журнал под стойку, будто бы они застали за чем-то постыдным. Но комендант и не думал её отчитывать. Вместо этого он обратился к ней мягким отеческим тоном: