Без дна. Том 2 - страница 3

Аркадию жаль сейчас отца, он бы предпочёл, чтобы мать изменила своей непреклонности, но… «Послушай, а этот… кто?» Отец только сейчас заметил по-прежнему стоящего истуканом, пока не выдавшего себя ни звуком, ни словом, ни жестом отчима. «Это… Иван Евдокимович», – немного удивлённый Аркадий. «Удивлённый» оттого, что отец, кажется, должен помнить Ивана Евдокимовича. Но нет, не помнит. «Кто сей…» – «Мой отчим», – Аркадий вслух, а про себя: «Притворяется». Иван же Евдокимович, поняв, что его заметили, тут же перестаёт быть статуей. Ожив, делает несколько робких шажков в сторону Долгорукова… и в это же самое мгновение под низкими вокзальными сводами раздаётся изначально, преднамеренно громкое, плюс к тому же ещё и усиленное эхом: «Граждане, расступитесь! Дорогу, граждане! Постереги-ись!..»

Чудное зрелище предстало глазам всех собравшихся на перроне, Аркадию в том числе: катящаяся по платформе, стремительно к ним приближаясь, багажная тележка. На тележке – кресло. В кресле – восседающая, как на троне, пожилая дородная женщина в расшитой гуцульским орнаментом дублёнке и цветастой шали. Справа и слева – по парню в униформе, вцепились руками в спинку кресла. Позади, на подножке, за рычагами, словно это вожжи, а тележка лихая тройка, торчат голова и верхняя половина грудной клетки хозяина тележки. Он-то и кричит, истошно предупреждая шарахающуюся от тележки вокзальную публику. Похоже, что и на отца эта лихая («Эх, тачанка-ростовчанка…») атака произвела большое впечатление: на несколько мгновений оцепенел, потом неуверенно пошёл навстречу. Все потянулись вслед за ним, только позабытый-позаброшенный, неузнанный или, скорее всего, непризнанный Иван Евдокимович остался ровно там, где его застало «А этот… кто?».

«Кого я вижу! – отец, обращаясь к той, что восседала на троне-тачанке. – Вы ли это?..» Он по-прежнему как будто не доверяет своим глазам. «Его тётка, – догадался Аркадий. “Догадался”, а, скажем, не “узнал” оттого, что видит эту как будто плывущую по воздуху персону впервые. – Та, которая якобы устроила отцу весь этот… ангажемент».

Но вот они встретились: тележка и отец. Как тележка на тормоз, так замер на месте и Пётр Алексеевич. «Ну здоро́во, племяш! – восседающая на троне. Но с трона, похоже, слезать не собирается. – Целоваться не будем. Сейчас не смогу. Потом». – «Что с вами?» – это отец. «Со мной-то всё в ажуре. С тобой-то что?» – «А что со мной?» – «Чего это опять огородным пугалом нарядился? Что за лохмотья на себя напялил? Опять за старое? Ты ж америкосом выглядел чин-чинарём. Настоящий янки. Любо-дорого на тебя было посмотреть. А щас что? Ты и метёлку свою тогда согласился убрать. Ты же не мужик, Петюня. Кого ты хочешь этим обмануть? Какой из тебя нах. р мужик? Скорее, это с меня». Ого! «Нах. р». Или это Аркадию так послышалось? «Хорошо-хорошо, – отец, очевидно, смущён. – Слово даю, исправлюсь. И всё-таки… с вами действительно всё в порядке?» – «Со мной, я тебе уже сказала, всё путём. Лодыжку вчерась вывихнула. Поскользнулась на паркете. Всего-то. Ничего, до свадьбы заживёт. А это все твои? – на стоящих в некотором отдалении встречающих. – Почитатели?» – «Ученики», – поправил отец. «“Ученики”… Ну что, говорила я тебе, что у нас с тобой сварится? Ты же мне не верил. На смех меня поднял… Поднял, поднял! Упёрся как баран. Ну так вот, племяш мой дорогой, всё-таки варится у нас похлёбка-то, варится. Так что давай-ка – руки в ноги – айда за мной!» – «Как? Прямо сейчас?..» – кажется, неприятно удивился отец. «Сейчас, сейчас. Куй железо, пока горячо, чтобы потом локти не кусать… – Посмотрела на Аркадия: он, так уж получилось, был сейчас ближе всех к отцу. – А этот… молодчик? Тоже твой ученик?» – «Нет, берите выше. Мой сын». – «Да разве у тебя есть сын?.. Впервые об этом слышу… Хотя нет. Вспомнила. А ведь похож на тебя… Один?» – «Что?» – не понял отец. «Сынок-то. Больше никого не настрогал? В Америке-то вроде как больше никем не хвастался. Всё только чужими поделками». – «Так ведь… – отец выглядит немного смущённым. – Получается, что один». – «Ну так… береги его как зеницу ока. Чуешь? Пригодится воды напиться. А не сбережёшь, последним дурачком будешь. А пока пошли за мной. Пошли, пошли… Со своими ещё успеешь. Время на то у тебя ещё будет. Всё строго по расписанию. А слушаться не будешь – плюну. И что ты тогда без меня? Тоже мне, мечтатель… Метёлку эту свою… – Ей, кажется, по-прежнему не даёт покоя отцова борода. – Ладно, чёрт с тобой. Понимаю, не дура, это твой имеж. – Да, она именно так и сказала, Аркадий руку может дать на отсечение: “имеж”. – Можешь, если дорого, сохранить. Но одёжу эту я бы всё-таки тебе не советовала. Всех чинуш у нас перепугаешь. Не к медведям в гости вроде как приехал. Ладно, всё, хватит предисловий. Поехали!»