«Я её понимаю» и «она права», но сама-то тётя Зина, Аркадий это знал, поддерживала вполне нормальные отношения со своим бывшим мужем: все прошлые обиды в сторону. Она и Ромка ездили к нему в гости, когда ещё Ромка не сидел за компьютером. Кажется, в Хайфу… Хотя у него уже тоже другая семья. Представить, что такое может произойти с его матерью и Аркадием, – бред, фантастика… Они какие-то другие. И отношение ко всему у них другое. Так что же лучше и на чьей стороне больше правды: на той, где царит непримиримость, или на той, где больше снисходительности? Этого, пожалуй, не знает никто, а меньше всего Аркадий. Он, Аркадий… вот в эту самую минуту, когда восседает в своём жигулёнке напротив театра, наблюдая за тем, как стягиваются к ярко освещённому входу вытекающие из разных точек (в зависимости от того, кто, откуда и на чём приехал) ручейки зрителей… что он, в принципе, знает вообще?.. Где и в чём он судья? А ведь ещё совсем недавно, это было всего лишь вчера, стоял на крыше дома и самонадеянно обращался со своим «урби эт орби»… Сколько глупых слов! Тупых обещаний, претензий! Сколько поросячьего восторга! Упоения. От сознания, что он видит и знает. Что ему подвластно всё. Да, было! Было в нём такое щенячье восторженное ощущение. Вдруг что-то на него снизошло. А что сейчас? Вчера полным полна коробушка, сегодня пустота. Вчера вверху – ещё бы! – началось с Геи, с её «спасибо» и буквально ошпарившей Аркадия улыбки. Потом звонок. «Это я. Отец твой». Да, это было всего лишь вчера… Сегодня внизу – Аля-Валя, его, одним словом, непотребство, другое слово – свинство. Под конец жалкое, противное – да, противное, унизительное бегство отца. «Ишь как побежал! Как за вкусной морковкой…» Это он пока исключительно про отца, дальше уже в том числе и про себя: «Ох как раскачивает человека! По какой амплитуде! Как на американских горках, которые в самой Америке называются “русскими”. И всего за какие-то сутки. Что же говорить о веках?..»
Аркадию не хочется возвращаться домой. Ему сейчас вообще ничего не хочется, поэтому и стоит, а между тем ручейки спешащих к театру зрителей иссякли. Из водружённого на крыше театра громкоговорителя начинают доноситься звуки музыки – прелюдия к спектаклю. Потом заговорят актёры. Аркадий их услышит. А пока пошёл снег. Ещё реденький. И ветра никакого, но всё, что в поле его зрения, побелело. И хотя уже вечер и зрению доступно только то, что под фонарными столбами, не более, чтобы даже эта разрозненная картинка не исчезла, Аркадий заставил трудиться «дворники». Методично, навевая сон, заскрипели, заскрежетали. Вправо, влево, вправо, влево…