Кассандра крепко задумалась. Она взвешивала свой ответ. Такая сосредоточенная, она казалась мне невероятно красивой. В ней словно крылась какая-то тайна, и это очень притягивало.
– Лгать необязательно, но преподнести свои взгляды можно по-разному – а слушая тебя, я уверена, что ты рубишь так, что щепки летят. В тебе ноль деликатности, и твои речи далеки от романтики, которую обожают почти все девушки в твоем возрасте. – Она сделала паузу и добавила: – Женщинам постарше романтика тоже нравится. Впрочем, хороший секс иногда искупает ее отсутствие.
Я не сдержал смешка. Ее способность к иронии в такой ситуации мне однозначно импонировала.
– Я не умею лить мед в уши. Петь серенады под балконом – не мое, но это же не делает меня автоматически подонком.
– Это вовсе не обязательно. Почему бы тебе просто не постараться быть более мягким и понимающим, раз тебе не нравится, что тебя презирают после разрыва? Это же не сложно. Подбирай тщательнее слова, и тогда в конце будет проще.
– Значит, я, по-твоему, грубый?
Кассандра улыбнулась по-доброму.
– Заметь, не я это сказала, а ты.
– Я уязвлен! – протянул я, делая театрально неутешную мину.
– Что-то мне не верится, – хохотнула она снова.
– А что насчет тебя, профессор? – перешел я в наступление. Мы достаточно обсудили мои недостатки.
– Меня? – удивилась она.
– Да. Какая ты?
– Откуда же мне знать? Наверное, умная, – ответила она шутливо.
Я не мог не улыбнуться вместе с ней.
– Да уж! Профессор лингвистики, еще и писатель – тут не возразишь. Но, знаешь, я много наблюдал за тобой и даже прочитал твой роман, и все же так до конца и не понял, что ты за человек.
От моего неожиданного откровения профессор выпучила на меня глаза.
– Ты читал мою книгу? И как она тебе?
– Ну, я не единственный студент, который ее читал, и ты пишешь очень интересно, но… никогда бы не подумал, что она написана тобой.
Кассандра резко притихла, и я понял, что задел ее за больное.
– Я не пишу больше, – призналась она. – Это старая история, которую создала прошлая я, поэтому ты меня в ней и не узнал. Только не спрашивай, почему я больше не хочу писать, ясно? – предупредила она, уже зная, что я, скорее всего, не постесняюсь спросить ее в лоб.
Она провела четкую границу, но я уже не мог остановиться. Даже если я знал, что она не откроет мне всю себя, я испытывал неукротимую жажду получить больше.