Нам достались места у самого края навеса, мы сидим лицом к дороге, люди проходят в нескольких сантиметрах от нашего столика, вся улица перед нами. Не видя соседей за спинами, мы слышим их общий говор, иногда прерываемый хохотом взъерошенного молодого человека слева от нас. Парень настойчиво пытается что-то втолковать своей подруге, белобрысой, большеротой девушке, похожей на подростка, которая совсем не слушает его. Он снова и снова наклоняется к ней, чтобы отвлечь от журнала, но, видя её демонстративное молчание, начинает нервничать.
Стараясь скрыть это, парень закидывает ногу на ногу и вызывающе хохочет. Здесь не принято громкое поведение, он знает. Но тем не менее продолжает подбадривать себя нарочито грубым нервическим смехом и машет в воздухе ногой. Уловки не помогают ему, он не может взять нужный тон. Воскликнув «Mon cher! Mon cher ami!», молодой человек замолкает и минуты две сидит, энергично качая оранжевой туфлей и постукивая кончиками пальцев по столу, и вдруг, не выдержав равнодушия девушки, вскакивает, кидает ей в лицо лёгкий полосатый шарф с шеи, останавливает проезжающее мимо такси, прыгает в него и уезжает.
«Любовь!» – уважительно переглядываемся мы и утыкаемся в тарелки, которые нам приносит индусского вида официант. Сочный, слабо прожаренный антрекот в винном соусе великолепен, а лёгкое божоле и впрямь отлично к нему подходит, как подходит оно и к этому раннему летнему вечеру, который настраивает нас на лирическую волну. Через несколько минут, отложив вилки, мы откидываемся на спинки стульев и закуриваем. Махнув рукой гарсону, я прошу принести три кофе.
– Как вы думаете, почему они поссорились? – начинает разговор Василий, незаметно косясь на соседний столик, и мы, чувствуя, что его вопрос неспроста, начинаем поглядывать налево. Оставшаяся в одиночестве девушка не расстроилась, заказала пиво и теперь потягивала его мелкими глотками из бокала, не переставая листать журнал. На лицо её падали неровные пряди волос, которые она то и дело убирала, заправляя за уши. В такие моменты мы могли видеть прямой, немного широковатый для узкого лица нос и опущенные вниз глаза. На запястьях тонких рук болтались многочисленные браслеты; рваные джинсы были украшены пёстрыми заплатками, пришитыми как попало.
– Из-за шарфа, – шутит Кузьма, пуская дым впереди себя и наблюдая за тем, как дым тает в воздухе над столом. – Яркая расцветка не понравилась мадам, а мсье убеждал, что имеет право на собственный вкус. Обиделся, ушёл. Шарф оставил. Назло.