Я – взрослая целеустремлённая ведьма, точно знающая, чего хочу, куда иду и какой ценой.
И пусть этот гад брюнетистый, статусом важности передавленный во всех стратегических местах, свои домыслы оставит при своем скудном мировоззрении и недальновидности!
Я пыхтела и пыхтела, как чайник, чью крышку забыли плотно закрыть, а на плиту, давненько уж шкворчащую, поставили.
Так и бурлило бы во мне негодование, не выдыхаясь, если бы…
И тут меня осенило, что и не в привередливости-то дело!
– Чтооооо?! Целовать?! Тебя?!
– А говоришь, непривередливая, – хмыкнул через силу маг. – Целуй давай, и разойдемся!
– Да за каким ху… художеством мне тебя целовать?! – возмутилась я, забывая о сути происходящего и катастрофе назревающей, моим искрящимся негодованием подпитываемой.
– Это… снимает напряжение… – слова давались Файту с трудом, бледные губы едва-едва выталкивали их, практически выплевывая.
– Ну так иди и снимай напряжение в других местах!
Будет ли гордая самодостаточная ведьма подбирать за женским обществом столь попользованную во всех смыслах, вариантах и позах персону?
Конечно, нет!
– Других… ведьм… я уже… целовал… – было бы во мне жалости побольше, честное слово, пожалела бы его. – И не сработало… – В этом месте всякий намек даже на остаточную жалость пропал совершенно. – Осталось… повторить… с тобой…
Да щас! Вот разбежалась прям, ага!
– Я за другими объедки не подбираю!
– Ой, дура-баба! – схватился за голову дед Эш, заголосив фальцетом. – Ведь рванет же сейчас мужик, а ты, как есть, привередничаешь!
– Я не…
– Привередничаешь! Целуй, тебе говорят! – возопил домовик и даже кулаком для острастки потряс.
– Вам надо, – вспомнила я о манерах… и уважении к себе, – вы и целуйтесь!
На вредную ведьму нельзя давить, от этого она только непримиримее делается.
И я уже почти хлопнула дверью, почти закрыла эту историю для себя, как и хотела, без моего в ней участия.
Да я почти уже стерла из вредной ведьминской памяти сам факт наличия у моего порога господина Файта, снобско-злобского аристократа и редчайшего паршивейшего характера Его Бешенства.
Все это случилось почти, оставив в моем сознании приятные следы воображаемого послевкусия, но тут мага затрясло так, что заходила ходуном в комнате мебель, задребезжали дребезгом стекла, захлопали хлопушками двери.
Сам же Файт стоял белее белого, крепко сжатый, глаза плотно закрыты, и вокруг него разворачивала свои кольца силовая воронка.