Приветствие на родном языке, коим я не пользовался черт знает сколько времени, вырвалось легко и непринужденно и семейство заулыбалось, кивая друг другу – наречие клана чтили у нас почти как семейную реликвию. Осторожно огибая старших, пробилась к моим ногам сестренка, и, деликатно взяв за руку, повела в столовую, где уже ждали меня исходящая ароматным паром, пряная козлятина, соленый сыр, пирог с местными ягодами и, конечно же, пара кувшинов молодого, терпкого вина. А, к черту пиратов, успеется! Лео знал, когда отправлял меня на Мельсири, что мгновенно я оттуда явно не вернусь, так что день-два у меня в запасе есть!
И, увлеченный теплом семейного очага и совершенно заколдованный близостью родных, я, естественно, вспомнил о поручении начальства лишь на закате. Обнял на прощание отца, долго уговаривал мать, что еще вернусь и вообще, буду почаще заглядывать на родной остров и самым натуральным образом сбежал, прихватив брата.
Прощание с семьей – не самый любимый этап жизни для многих из нас, а уж мне, потомку горячей южной крови, выдержать драму, разыгравшуюся с моим уходом, было ой, как непросто!
Знакомый мальчишка-возница сегодня, видимо, сменил место работы и прохлаждался в тени здания ратуши, венчавшем центральную городскую площадь в компании троих взрослых, крепко сложенных, усатых мужчин, коротая время за сплетнями и байками. Повозки, выстроенные в ряд, точно по линейке, стояли тут же. Ящеры дремали, лениво переступая с лапы на лапу и позванивая колокольчиками сбруи.
Завидев нас, возницы оживились, загомонили, перебивая друг друга и толкаясь плечами, но я, не раздумывая, кивнул пареньку:
– Аранши! Мне необходима бухта «Два Серпа». Сейчас. Цена та же. Берешь?
Парнишка расцвел счастливой улыбкой, приглашающе кивнув на кименай:
– Канэшна! Паехалы, дарагой! – и, оставив меня прощаться с братом, кинулся приводить в чувство сонного ящера, вяло скалящего на хозяина длинные изогнутые лезвия клыков.
И вновь зацокали мощные когти по каменной кладке мостовой, заскрипели звонко, точно свирель, маленькие аккуратные колеса и закружилась, замелькала перед глазами карусель домов, улиц, людей и цветов, сливаясь в красочный, пестрый ковер. Проснувшийся наконец ящер бодро рысил вперед, подбадриваемый сочным посвистом возницы и вскоре улицы Мельсири сменились величественной картиной раскинувшихся широкой полосой равнин, внезапно прерывающихся скалистыми обрывами и далеким гулом бьющегося о скалы моря.