— Мама тогда ругалась сильно... — Штефан и сам
не заметил, что последнее брякнул вслух, пока со всех сторон не
понеслось:
— Ну так ясное дело!
— Еще б не ругалась. Ты ж не дите был, а сущее
наказание!
— Ладно, могла бы и привыкнуть. Коли у нее
второй такой на глазах, только годами постарше.
Поднялся общий хохот.
— Что? — Штефан понял не сразу. Симеон шутливо
ткнул его кулаком в плечо:
— Не диво, что ты за дядькой полез! Ты ж
норовом точно в него удался, так же выкаблучиваешься!
Штефан чуть язык себе не откусил и мысленно
схватился за голову. Это что ж получается? Про дядьку такое
подумали, да с его россказней? А если вспомнить, сколько еще
наговорил... Ой, дурак! Ну вот что стоило языком не трепать?! Так
нет же! До того вспомнить и поговорить хотелось, аж думать забыл,
что когда-нибудь имя дядьки откроется! Дурак как есть! И как теперь
Симеону признаваться? Это пока про какого-то неведомого дядьку
говорил — одно, а выходит, про их корпусного командира сплетни
распускал. Да какие сплетни!
Он вспомнил, что ляпнул в первый день на
заставе по пьяни, и чуть не застонал от ужаса. Симеон и остальные
ведь не дураки. Да стоит имя назвать — все сложат. И за такие
сплетни Тудор уж точно по голове не погладит. Если бы с ним сперва
поговорил, а так... Да за одни эти россказни выгонит и прав
будет!
Штефан неловко принялся выбираться из-за
стола, чуть не опрокинул какую-то кружку.
— Подсолнух, ты чего? — Симеон глядел на него
обеспокоенно.
— Душно. Пойду на крылечке постою, — он изо
всех сил постарался, чтобы голос звучал спокойно, и действительно
вышел на крыльцо. Свежий воздух разогнал сонливость, но легче от
этого не стало, ни капельки.
Симеон, конечно, хороший. И врать ему не
хочется. Но вот как скажешь? Вспомнить, как пандуры про Тудора-то
рассказывают, с каким уважением, а уж крестьяне на него только не
молятся. Да и дядька при них явно ни про маму, ни про него самого
ни словечком не обмолвился. Значит, и не хотел вовсе, чтобы кто-то
знал. А тут — пожалуйте! — Подсолнух со своими россказнями!
Сказитель! Куда там Овидию с его «Метаморфозами»! Гомер, как
известно, был слепой, а вот ты — тупой! На целый эпос анекдотов
наговорил! Поправил, выходит, репутацию уважаемому боевому офицеру
и местному администратору!
И так-то еще поди пойми, ко двору ли
придешься, может, и не нужен здесь вовсе, и не обрадуется дядька,
что он в его жизнь лезет.